Черноглазая (СИ)

― Великий хан, ― твердо начала она. ― Я помню о словах Чингисхана: по его завету, я свободна. Я могу кричать, бежать, резать себя и проклинать, но я этого не делаю. Я уважаю вас и это место, которое хранит память о родном мне человеке. Но я не могу здесь находиться, я задыхаюсь. Даже когда покидаю его, я чувствую, как невидимые оковы тянут меня обратно, ― Мелек отвернулась, быстро смаргивая слезы. Глубоко вдохнула, и когда посмотрела на хана, в ее глазах вновь была та сталь, которая передалась от Ганбаатара. Это был его взгляд. ― Я прошу позволить мне уехать.

Батый смотрел на нее молча, девушка понимала, что он мог ей отказать. Более того, явно собирался это сделать. Этого он не могла понять ― во что играет Батый. Она была ему по сути не нужна как наложница, ничего интересного она не могла представлять для Великого хана. Да, кровь в ней принадлежала великому воину, но она на него совсем не похожа. Только в определённые моменты, во взгляде и поведении Мелек менялось что-то ― сталь была в ней, была ее стержнем, но она все еще оставалась женщиной, а значит хрупкой и уязвимой. Женщиной, чье израненное сердце искало покой. Здесь же ей становилось лишь больнее.

― Мелексима, ― жестко начал Бат-хан, но Мелексима его перебила.

― Хотя бы позвольте уехать домой дня на три, ― взмолилась она. ― Это ― место, где я родилась, где я жила. Оно важно для меня, и я не могу просто так смириться с тем, что больше никогда его не увижу. В тот день я не хотела покидать его навсегда.

― Три дня? ― спросил Батый, словно и не слышал ее все это время. ― Неужели думаешь, что тебе этого хватит?

― Не знаю, ― честно ответила Мелексима. ― Но я хочу вновь там оказаться. Три дня ― а потом я вернусь сюда, и больше отлучки не попрошу до следующего праздника. Обещаю вам.

Батый смотрел на нее и смотрел. Она была так отчаянно слаба в своих порывах казаться сильной. Почти полгода улыбаться и делать вид, что все хорошо, и в один момент разбиться. Об него.

Она никогда не говорила того, в чем не была уверена. И все ее слова приходили в реальность, как по взмаху волшебной палочки. Не было случая, когда Мелексима бросалась словами просто так.

― Ты можешь ехать, ― наконец вынес он решение. Мелексима выдохнула. Она закрыла лицо руками и опустила голову, тихо что-то шепча. Потом быстро выпрямилась и в сверкающих от слез глазах Бат-хан увидел настоящую благодарность.

― Я благодарна вам, ― сказала она. ― Словами не выразить как.

Батый кивнул.

― С вашего позволения, я пойду собираться.

― Вечером через три дня ты должна быть снова здесь, ― жёстко произнёс хан. Мелексима кивнула. Хан встал и Мелек последовала его примеру. Внезапно она посмотрела на него так отчаянно, с такой невыносимой нежностью в черных глазах, что Батый содрогнулся. Одним своим взглядом эта девчонка могла диктовать свои условия, высказывать свои желания. Одним взглядом она ломала то, что Батый возводил годами ― ледяные стены вокруг себя.

― Вы сделали меня такой же, как они, ― внезапно сказала она. В ее голосе слышалась настоящая скорбь, но вместе с тем ― нечто, что распознать Батый не мог. ― Свободную девушку вы сделали рабой, влюбленной в вас. Я знаю, что это не правильно.

И, не дожидаясь ответа, Мелек поклонилась и стремительно вышла из шатра. Бат-хан сделал шаг за ней, но тут же отдернул себя. У них еще будет время. В конце концов, Мелексима дала слова вернуться, а эта черноглазая слов на ветер не бросала.

Мелексима уехала этим же вечером, ее отъезд вызвал большой всплеск сплетен и разговоров. Буяннавч была так испугана, что даже обещание Мелек вернуться через три дня ее не успокаивала. Девушке дали одного из самых сильных и выносливых коней, она попросила Жаргаля заботиться о ее Хулане ― это тоже было своеобразным обещанием вернуться. Монгол пообещал сделать все в лучшем виде, и Мелексима была ему благодарна. Провожать ее отправился Субэдэй, опасаясь нападения волков. Позже он зашел к Батыю и сказал, что Мелек и он расстались почти у самой деревни. Девушка добралась до дома быстро. Бату кивнул отчету полководца и приказал всем оставить его.

Лишь одно утешало его — наконец-то он узнал, что такое любить. Это чувство оказалось более глубоким и значимым, чем все, что он переживал прежде. Он чувствовал, что умирает. Но чтобы умереть, нужно прежде всего быть живым. И Батый мог этим вечером сказать, что, встретив любовь, он был живым.

========== Глава 7. Холод ==========

Мелексима вошла в пустой, холодный дом и плотнее запахнула теплый плащ.

― Помни, что у тебя всего три дня, ― произнёс Субэдэй, после того, как отвел коня Мелек в конюшню. ― Не советую испытывать терпения Великого хана.

― У меня не было таких намерений, ― растеряно ответила черноглазая. Она пробежала глазами по дому, по обстановке и с трудом узнавала его. Казалось, после ее исчезновения дом покинула сама жизнь, он опустел и теперь медленно умирал в одиночестве. У Мелек защемило сердце.