Черноглазая (СИ)

― Тебе в чем-то помочь? ― спросил Субэдэй, окидывая дом оценивающим взглядом. Он с трудом мог представить жизнь Ганбаатара здесь, великого воина в обычном русском доме. Мелексима покачала головой. Понимая, что девушка находится в какой-то прострации, Субэдэй продолжил. ― Наколоть дрова, может?

На самом деле, полководец не очень понимал, почему делает это. Мелексима была ему ровным счетом никем. Но, как и Буяннавч, он чувствовал некую ответственность за эту смелую бойкую пташку. Оставлять ее одну в этом холодном доме казалось неправильным.

― Дедушка всегда готовил дрова заранее, ― ответила Мелексима. ― Спасибо, но я справлюсь, ― она вздохнула. ― Это мое дело.

Субэдэй кивнул и вышел из дома. Было еще раннее утро, и темника хана, благо, никто не заметил. Субэдэй не хотел быть причиной проблем у Мелек, даже если она всего здесь на три дня.

Мелексима растеряно опустилась на холодную лавку. Она окинула комнату взглядом, не зная, чем заняться сначала. Казалось, она была так воодушевлена приездом сюда, но сейчас опускались руки глядя на холод, что царил здесь. Подумать только, она не была в родном доме почти полгода.

Эта мысль внезапно взбодрила. Девушка проскользнула в сарай и принесла несколько дров. Смутно вспомнив то, как дедушка укладывал дрова в печке, Мелексима повторила. Затопила печь и тепло, что полыхнула на нее, предал сил. И моральных, и физических.

Хозяйство ― в виде свиней, коров и прочей живности ― раньше было, однако после смерти жены Ганбаатар не стал вести хозяйство, да и Мелек было это не интересно. Скот был продан, денег у воина было достаточно, чтобы обеспечить вольную жизнь своей внучке и даже правнукам. Из всех оставались только лошади, но их видно не было: перед своим походом на могилу Мелексима их выпустила, и они, не дождавшись хозяйки, явно ушли в лес, искать какое-никакое пропитание. Мелек был почти стыдно. Ее дом погрузился в такую мертвую грязь, но при этом везде был хаос. Она не знала, за что хвататься, чтобы шаткая конструкция родного дома не рассыпалась подобно песку ― представителей этой семьи почти не было.

Мелек растопила печь и, несмотря на позднее время, начала убирать комнату. Дом делился на несколько частей: комнат для дедушки с бабушкой и то место, где раньше спала Мелексима со своей матерью. После смерти последней комната принадлежала одной Мелек.

Девушка заканчивает уборку уже глубокой ночью. В доме чисто и тепло. Мелексима меняет белье на постели и подстилки на лавочках, кладет в сарай. Находит чистую одежду и переодевается. Мелексима с удовольствием там сворачивается в теплой, знакомой кровати.

― Ну вот, ― говорит женщина с волосами теплого шоколадного оттенка, сажая на кровать пятилетнюю девочку. ― Пора спать.

― Я сегодня построила домик у реки, ― говорит девочка, улыбаясь. Женщина смотрит на нее с улыбкой. Она была уже не молодой, кое-где в волосах пробивались седые пряди. ― Домик из песка, глины, камешков и палочек.

― Я могу посмотреть?

― Завтра, когда взойдёт солнце, ― обещает Мелексима. Женщина довольно улыбнулась.

К ним подошел однорукий мужчина без левого глаза. Он потрепал девочку по голове. Тогда Ганбаатар не был глух, но поврежденные в бою уши постепенно переставали слышать. Через два года Великий воин оглохнет полностью.

― Спокойной ночи, ― говорит он сильным, раскатистым голосом. ― Как это будет по-монгольски?

Мелексима широко-широко улыбается.

― Goodnight, ― сказала она.

― Goodnight, ― в унисон произошли Ганбаатар и его жена Дэлбээ. Рядом с кроватью приместилась маленькая безликая куколка и букетик из полевых цветов.

***

Без Мелек было пусто. Странно. Непривычно. Казалось, что они проводили не так много времени вместе, но стоило девушке исчезнуть по-настоящему, как Батый ощутил настоящее одиночестве. Не было того ощущения контроля ситуации ― когда он мог лишь приказать, и Мелексима была явилась к нему. Бат-хан считал себя царем, более ― Богом, и знал, что все здесь ему подвластно. А потом появилась Мелексима. Сумасбродная, порывистая, горячая и искренняя. Среди красоты, Батыю не хватало именно этого ― живых человеческих эмоций.

Прошло два дня, и Батый смог оценить тот вклад, что вносила черноглазая в его размеренную жизнь.

Закрыть глаза. Заткнуть уши, крепко-крепко. Вспомнить те прикосновения. Вспомнить, как пальцы касались чужой кожи. Как внутри всё будто бы сжималось от ее запаха. Как те самые глаза смотрели глубоко в самую суть души. Как любимые руки сжимали сильные плечи. Великий хан жив. Великий хан чувствует. Он скучает, черт возьми. Не просто по воспоминаниям, а по самой девушке.

Батый не терял контроля над собой. Он знал, стоит хану расслабиться ― власть и сила ускользнет сквозь пальцы. Поэтому он просто ждал. Бату понимал, что ещё посмотрит в чьи-то глаза с любовью и ещё не раз прикоснется к любимому человеку. Все будет. Стоит только подождать. Остаться тут и набраться терпения. Не каждый кто приходит в его жизнь останется в ней надолго, но Батый нашел своего человека, и Мелек останется с ним на столько, на сколько ему захочется.

***