ЧЕРНОКНИЖНИК

принадлежим  друг  другу,  и  завтра  ты   уедешь,   но  до утра  еще   много времени,  и  мы

можем превратить эту ночь в нечто особенное. Мы можем выйти за пределы того, что

мы есть, стать кем-то еще, и там, за пределами — может быть, только на одну ночь

— вернуть тот восторг, невинность и желание, которые мы когда-то утратили».

Он  не  спросил  Марту —  женщину,   в лице  которой  старость,   юность и  зрелость

соединялись в единое целое, существо вне возраста и времени, — о чем она говорит и что

предлагает.   Их   души   приникли   друг   к   другу,   и   знание,   для   которого   не   нужно   слов,

циркулировало между ними, не встречая ни препон, ни препятствий.

«Пойдем»,  — позвала Марта. Они встали с ложа и, держась за руки, вышли во двор.

Холода они не ощутили. Метель уже утихла, царило полнейшее безветрие, прекратился и

снегопад. Разбросав снег за воротами, Марта Весфельж охотничьим ножом провела по

земле ровную линию. Затем она передала нож Уилару, повернулась, села на корточки и

сделала кувырок назад. Уилар продолжил линию, удлинив ее вдвое, после чего воткнул

нож в ворота и повторил за Мартой все ее движения. Когда он совершал кувырок, мир

закружился,   как   карусель;   а   когда   он   приземлился   на   все   четыре   лапы,   мир   уже   был

другим.

Черный волк и серебристо-серая волчица неслись по заснеженному полю к дикому,

первозданному лесу, где зима, осень, весна и лето царили все вместе, не враждуя друг с

другом, как в мире людей. Лес был населен странными животными и птицами, Тайнами и

духами,   и   невидимыми   существами,   чье   дыхание   можно   было   ощутить,   но   чье

присутствие оставалось незамеченным и неуловимым. Волки мчались по лесу, играясь,

кусаясь и догоняя друг друга, принимая как должное то, что четырехликий лес в эту ночь

обратил к ним свое весеннее лицо. Их кровь кипела, и мир пел вместе с ними. Они были

неутомимы   и   в   игре,   и   в   любви,   но   когда,   наконец,   они   успокоились   и,   отдыхая,

неторопливо бежали вдоль реки, что поднималась из низины и текла  вверх по склону

горы,   из   леса   вышло   огромное   черно-серое   существо,   чьи   размытые   очертания   то

выдавали  в   нем   волка,   то  медведя,   то   —  сотни  других   зверей   и  птиц.   Любовники   не

боялись   никого   в   этом   лесу;   вернее,   почти   никого   —   потому   что   тварь,   которая

приближалась   к   ним,   была   намного   сильнее   каждого   из   них.   Черный   волк   молча

оскалился,   серебристо-серая   волчица   припала   к   земле   и   зарычала.   Огромный   зверь

остановился. Конечно, на самом деле он не был зверем, как никогда не был и человеком. В

своем   лесу   он   стерег   Тайны   и   выслеживал   неосторожных   пришельцев;   если   бы   даже

Климединг в обличье зверя вошел в его лес, он бы напал на него и, скорее всего, победил

бы.   Он   и   сейчас   не   сомневался   в   победе,   но   волков   было   двое,   и   пока   он   будет

расправляться с одним, второй сумеет ранить его. Волк и волчица — слишком опасная,

неблагодарная добыча, и огромный туманный зверь не стал тратить на них силы. Они

отступили, и он позволил им уйти. А они, потеряв его из виду, тут же забыли о нем. Они

ничего не боялись и ни о чем не тревожились. Они затеяли любовную игру на поляне, где

припорошенные  снегом,  выраставшие  из  золотого ковра  опавшей листвы,  яркие  цветы

благоухали так, как может благоухать только сама весна.

***

…Эльга находилась на границе между бодрствованием и сном, когда почувствовала

— что-то изменилось в доме. Откуда-то она уже знала, что Уилара и Марты здесь нет. Она

не   слышала   их   шагов,   слышала   только,   как   скрипнула   дверь,   и   дом   опустел;   и   ей

представилось   на   минуту,   как   чернокнижник   и   ведьма   —   уже   не   живые   люди,   а

порождения ее собственных снов — плывут по воздуху, не касаясь половиц, к двери, и как

дальше их подхватывает ветер и уносит в какую-то далекую страну, оставляя ее здесь в

одиночестве.   Эльга   долго   лежала   в   темноте,   прислушиваясь   к   шорохам   и   шептаньям,

переполнявшим   дом   —   так   долго,   пока   темнота   не   стала   так   же   ясна,   как   день,   и  не

явилась уверенность, что она уже не сможет заснуть. Тогда она встала, кое-как оделась и,

обойдя печку, заглянула во второю половину дома — туда, где стояла кровать Марты. Она

ожидала   увидеть   любовников   спящими,   но   чудеса   продолжались,   и   она   почти   не

удивилась, обнаружив, что кровать пуста. «Возможно, их нет потому, что сплю я сама», —

подумала  Эльга.   Очевидно,  она  и  в  самом  деле  спала,   потому  что  даже   эта  мысль не

показалась ей странной. Повинуясь логике того странного состояния, которое владело ею,