…Остаток дня прошел странно. Сначала — точно волны необъяснимой эйфории заливали сознание. Я не украл — но я верну, — билось, пело и приплясывало в голове. А потом радость схлынула и напала тоска. Чего я хотел от этой книги? Чего ждал? Почему — до сих пор — верил, что достаточно лишь прикоснуться к потертому тому, перелистать страницы — и откроется мне правда, станет ясным смысл моей истории, обнаружится концовка в моем романе? Я не понимал — ни тогда, двенадцать лет назад, ни сейчас — не мог я понять, что значит для меня на самом деле первое издание «Утопии», тысяча пятьсот шестнадцатый год, Лувен, лебединая песня Чернокнижника…
Глава 8
…Я топтался у поезда минут сорок. Снова и снова прокручивал в голове — да, все верно, все точно: вокзал Ленинградский… Номер… Время… Потом объявили посадку. Побежал по вагонам — спрашивал Инну; смотрели, как на идиота, но в пятом сказали: Инна, это, наверное, с седьмого. Вернулся к началу — седьмой, там обнаружилась большая толстая тетка, нудно выспрашивала, кем я прихожусь Инне, да зачем она понадобилась. Я не стал врать — сказал, мол, договорились встретиться по поводу одного пакета в Финляндию. Тетка еще пару минут думала, потом изрекла: Инна приболела. Мол, позвонила в последний момент, такая вот легкомысленная девица, и теперь ей придется всю дорогу одной корячиться. Но пакет, если надо, передаст. Я поблагодарил, вышел.
Было обидно, но, с другой стороны — ничего страшного. Если Инна осталась в Москве, значит, можно встретиться в любой день — хоть завтра…
Уже на выходе — у самых дверей — задержался, оглянулся — и увидел худую некрасивую девчушку, лет, наверное, пятнадцати. Она сидела на корточках и жалобно плакала. Подошел к ней, спросил, как зовут, что случилось. Сначала дичилась, пыталась убежать, потом поняла, что я не маньяк, рассказала: зовут Леной, мать уехала куда-то, оставила ее одну, без денег, без билета, и что теперь делать, она не знает.
— Что за ерунда? — не понял я. — Как это — мать без тебя уехала? А ты опоздала на поезд, что ли? Так пойдем к начальнику вокзала, посадит тебя на другой, доедешь…
— Да нет, — давясь слезами, ответила она, — куда я доеду? Я же не знаю станцию. — И, отвернувшись, тихо добавила:
— Она, наверное, пьяная была…
Вот оно что…
— Ну а домой вернуться?
— Так я же не местная… Мы с мамой из деревни приехали, здесь у каких-то ее знакомых жили — но я туда не хочу…
Она отвела глаза, шмыгнула носом.
— А в деревню, обратно? Может, денег тебе дать на билет?
— Да нет, спасибо… Мама дом сдала — меня уже туда, наверное, не пустят…
…Позвал ее с собой — не оставлять же на вокзале…
Хозяйкой она оказалась никудышной. Пришлось учить — всему: мыть полы, готовить, стирать. Как она росла — непонятно. Хотя — с такой матерью… Большим умом Ленка тоже не отличалась; похоже, восемь классов всего закончила — и то с трудом. Однако книжками — теми, что лежали у меня дома, на пересылке между магазином и Отделом в университете — заинтересовалась; спрашивала, о чем, да откуда; ахала, смотрела большими глазами. С преувеличенной осторожностью расставила на полках…
Идти ей было некуда; я подумывал сначала — не отправить ли ее все-таки домой, но потом сообразил — а смысл? Дом сдан, рассчитывать на доброту жильцов — рискованно, как минимум, особенно, если они деньги вперед заплатили. Спросил: на какой хоть срок мать дом сдала? Пошмыгав носом, ответила — точно не знает, вроде бы на два месяца. Ну, что ж… Вот через два месяца и поедем туда.
В глазах — тут же — слезы; спасибо, дядь Борь — еле остановил нескончаемый этот поток благодарностей…
Вернулся Комментатор — сразу приехал ко мне. Поговорить, правда, не получилось — Ленка вертелась под ногами, очень уж ей хотелось послушать; пожаловаться новому человеку; поучаствовать в наших планах. Комментатору она не понравилась — он ничего не сказал, но я увидел — по сухим его фразам, по официальной какой-то улыбке; прочитал в немоте поджатых губ. Пошел проводить его — Ленка рвалась с нами, но — не пустил; велел помыть посуду. Кивнула с готовностью — усвистела на кухню. По дороге к метро Комментатор осторожно выведывал: а уверен ли ты, Боря, в том, что девочка именно такая, как тебе кажется? — То есть? Не понял… — Ну, как — ты ведь считаешь ее простой и наивной, полагаешь, что она хорошо к тебе относится — а так ли? — Конечно, так. А с чего она должна ко мне иначе относиться? — Да нет, тебе видней, конечно… — В тебе говорит сейчас интеллектуальный снобизм. По-твоему, неумный человек хорошим быть не может? — Боря, я об ее уме даже и не думал. Ладно, давай закончим этот разговор…
Расстались взаимно друг другом недовольные.