И, повернув голову, она впилась глазами в ту самую женщину, на которую были обращены глаза всех пассажиров.
Сопровождаемая капитаном парохода, чистеньким, пухленьким, пожилым толстяком с замаслившимися глазками, в чесунчовом пиджаке и форменной фуражке, шла «Сирена», улыбающаяся, веселая и свежая, как будто не замечая, что все глаза устремлены на нее и что все любуются ее ослепительною красотой и простым, но необыкновенно элегантным костюмом.
Вслед за ней шел Завистовский, инженер и мичман, с которыми Оверин познакомился вчера, и поодаль Родзянский.
Войдя в рубку, «Сирена» увидала седенького, маленького старичка, отставного моряка, который потягивал белое вино, слушая с ироническою усмешкой долговязого франта чиновника. Подойдя к нему, она радостно проговорила:
— Здравствуйте, дорогой Иван Васильевич! Очень рада снова встретиться.
И, крепко пожимая ему руку, промолвила:
— Опять в свою любимую Алупку едете?
— А то куда же?.. Она все же меньше загажена московскими купчихами, чем Ялта. А вы давно ли пожаловали сюда?.. Опять на прежнюю дачу?
— Третьего дня… На прежнюю дачу.
— Непременно побываю у вас… Побеседуем, как в прошлом году… И хорошеете же вы, Марианна Николаевна, дай Бог не сглазить… Что, многих оболванили в Севастополе за эти три дня? — смеялся старик.
— А вот я вам потом расскажу… Дайте только спуститься в каюту… За обедом около меня садитесь.
— За обедом и поговорим, а я, простите, милая барыня, сейчас закачусь спать.
Молодая женщина спустилась вниз.
— Кто эта красавица, капитан? — спрашивал чиновник, ошалевший от восторга.
— Что, небось, ошарашила ваше превосходительство?
— Замечательно хороша.
— То-то хороша… Эта черноморская Сирена.
— Прозвище такое?
— Да. Назвали ее так потому, что она оболванивает вашего брата, молодых людей… Да и старых тоже. А фамилия ее Христофори.
— Представьте меня ей.
— Извольте… Только предупреждаю: женщина она не легковесная! — строго проговорил старик.
Вдруг его собеседник вскочил с дивана, словно бы почувствовал под собой иглу, и почтительно поклонился.
Вошедший Завистовский любезно протянул руку и спросил:
— И вы отдыхать?
— Нет, ваше превосходительство… Командирован министром.
— А-а-а! — значительно и словно бы одобряя, протянул Завистовский.
И любезно улыбнувшись и сделав приветливый жест рукою, его превосходительство скрылся вниз.
— Должно быть петербургская шишка? — осведомился отставной моряк.
— И не маленькая — Завистовский! — солидно и внушительно произнес чиновник.
— Я его раз видел в прошлом году здесь. Кажется, тоже страдает по нашей Сирене… Что, он холостой?
— Холостой.
— Юпочник, должно быть? — усмехнулся старик.
— Есть грешок… Так вы, капитан, представите меня Сирене?
— Непременно хотите?
— Хотел бы.
Старик не без улыбки взглянул на тщедушную неказистую фигурку петербургского чиновника и промолвил:
— Если она согласится, перед обедом представлю… Только если она вас оболванит, ваше превосходительство, не пеняйте… А теперь я спать пошел.
Когда «Сирена» прошла, все пассажиры, бывшие на палубе, интересовались узнать, кто эта красавица. Откуда она и куда едет? Особенно интересовались дамы, и одна из них тотчас же послала мужа собрать справки о ней у капитана.
— А, ведь, ты не прав, Дима! — проговорила Варвара Алексеевна.
Она вдруг сделалась серьезной и с пытливою тревогой взглянула на Оверина.
— В чем не прав, Вавочка?
— Ты говорил, что в ней ничего особенного… Она красавица — эта Сирена.
— Ты находишь? — небрежно кинул Оверин.
— А разве ты этого не находишь?
— Недурна, даже очень недурна, если хочешь, но…
— Но что?
— Холодная натура, должно быть… Да вот расспроси о ней лучше Родзянского.
— Он тоже в ее свите?
— А не знаю… Кажется, она нравится ему… Александр Петрович! — позвал Родзянского Оверин.
И когда тот подошел и, поздоровавшись с Варварой Алексеевной и Овериным, присел около них, Варвара Алексеевна не без иронии заметила.
— Вот сюрприз вас видеть, Александр Петрович! Вчера вы, кажется, и не знали, что едете сегодня?
Родзянский не тотчас ответил. Он заметил, как подмигнул ему Оверин, и вспомнил, что вчера на вопрос Варвары Алексеевны об отъезде из Севастополя отозвался неопределенно.
— Не знал, Варвара Алексеевна. Только сегодня утром решил ехать. Такой чудный день и так приятно прокатиться на пароходе! — прибавил он, улыбаясь.
— Вы до Ялты?
— До Ялты.
— И ваша знакомая, эта очаровательная Сирена, в Ялту?
— Да.
— Надолго?
— Кажется, на месяц.
— А вы, Варвара Алексеевна, тоже в Ялте поселитесь?
— Не думаю… Там все-таки город… Шумно… Я бы хотела отдохнуть где-нибудь в более, тихом местечке… Говорят, Алупка хороша… Вы, кажется, хвалили Алупку, Дмитрий Сергеич?
— В Петербурге мне о ней говорили, Варвара Алексеевна. Впрочем, и Ялта не дурна! — промолвил Оверин.
— Я ничего не знаю. Я первый раз в Крыму. А вы?
— И я в первый раз… Вот Дмитрий Сергеевич раньше бывал здесь, кажется?
— Недолго… Всего две недели и только в Ялте, проездом на Кавказ.
— А ваш друг, Александр Петрович, сейчас меня поразил! — заговорила Варвара Алексеевна.
— Он имеет эту способность, — усмехнулся Родзянский.