Черноморская сирена

Пригожий мичман с черными блестящими глазами, ласковыми, как у щенка, весь, казалось, трепетавший радостью жизни, зарделся, как маков цвет, и с бесшабашною отвагой душевно приподнятого юнца, которому не только гауптвахта, но даже и тюрьма казалась в эту минуту таким пустяком в сравнении со счастьем быть около молодой красавицы, ответил, взглядывая на Сирену, с благоговейным восторгом безумно влюбленного:

— Ну так что же? Пусть достанется! По крайней мере…

Смущенный, он не смел докончить.

— По крайней мере, что? Имейте смелость досказать! — спросила Марианна Николаевна.

— Я до Ялты буду с вами на пароходе.

— Из-за этого вы рискуете быть арестованным? — рассмеялась молодая женщина. — О, какой вы сумасшедший, милый юноша! Нынче юноши благоразумнее… Извольте завтра же вернуться в Севастополь.

— Вы приказываете!

— Приказываю.

— В таком случае, я вернусь.

— Даете слово.

— Даю! — покорно и грустно ответил мичман.

— И в Ялту без отпуска не показывайтесь… Я рассержусь! — строго прибавила Марианна Николаевна.

И, обращаясь к Родзянскому, спросила;

— Оверин здесь?

— Конечно здесь! — ответил усмехнувшись Родзянский и подчеркнул слово «конечно».

— Где он?

— Сидит на другой стороне с дамой своего сердца… родственницей!

— Она интересна?

— Очень… И умная женщина… Одно только в ней ужасно…

— Что такое?

— Ревнива, как черт, если только черти ревнивы…

— Видно, очень любит Оверина?

— Чересчур даже. Из-за него она и супруга бросила. Может, встречали в газетах фамилию присяжного поверенного Меньковского?.. Это его жена…

— Бедная! Я думаю, Оверин не стоит такой привязанности.

— Почему вы так думаете?

— Он, по видимому, увлекающийся человек и достаточно легкомыслен.

— От Варвары Алексеевны не очень-то скоро отделаешься. Она не отпустит… И то Оверин целый год при ней.

— Год? Вы находите, что это так долго?

— Для Оверина очень долго.

— Он такой непостоянный? Изучает женские типы, что ли?

— Надо думать, что так. Верно и вас захочет изучать, Марианна Николаевна.

— Ничего не имею против… Пусть изучает! Я тоже люблю наблюдать вас, мужчин…

— А женщин?

— Этих я хорошо знаю.

— Кстати, не хотите ли познакомиться с Меньковской?.. И ей хочется познакомиться с вами…

— Хочется? Она вам говорила? — удивленно спросила Сирена, хорошо знавшая, что женщины ее вообще не любят..

— Только что…

— Я очень рада. Я люблю умных женщин и, кроме, того, мне интересно посмотреть: какой вкус у Оверина. Литераторы, как я слышала, не особенно разборчивы… Только льсти им, и они восхищены. Оттого-то они, вероятно, так часто меняют свои привязанности, как и ваш, приятель…

— А он, по видимому, заинтересовал вас, Марианна Николаевна? — не без досады спрашивал Родзянский. — Вы так о нем расспрашиваете!

— Очень… Талантливый человек и интересен… Хорошо говорит… А главное — дал слово за мной не ухаживать.

Родзянский усмехнулся.

— И вы думаете, он сдержит слово?

— Надеюсь, что сдержит, если поймет, что ухаживание за мной бесполезно.

— Да разве сдержать слово возможно?

— Ах, Александр Петрович! Я вас считаю умным человеком, а между тем…

— Я не оправдываю вашего мнения?

— Вы говорите пошлости. Это, право, вам не к лицу. Предоставьте говорить банальности другим! — тихо шепнула Марианна Николаевна.

И, поднимаясь с места, прибавила:

— Пойдемте лучше знакомиться с Меньковской и старайтесь, Александр Петрович, не говорить того, что говорят мне другие. Честное слово, это надоело!

— Буду стараться, Марианна Николаевна! А вам, кажется, нравятся новые знакомства?

— По себе знаете… Я люблю новых людей и быстро знакомлюсь с ними. Впрочем, так же быстро и охладеваю к ним, если они не интересны… Будь у меня талант, я была бы беллетристикой… Наблюдательность у меня есть.

— А вы пробовали писать?

— Мало ли чего я не пробовала! — как-то загадочно и с оттенком грусти проговорила молодая женщина. — Но видно, бодливой корове Бог рог не дает! — прибавила она, смеясь.

Они перешли на другую сторону юта. Там сидело большинство пассажиров, любуясь видами южного берега.

То и дело раздавались восклицания удивления и восторга.

— А ведь она очень интересна, эта пикантная брюнетка рядом с Овериным. Это Меньковская, конечно?

— Да.

— Выразительное и энергичное лицо! — тихо промолвила Марианна Николаевна, приостанавливаясь и оглядывая быстрым и любопытным взглядом женщины, умеющей наблюдать, Варвару Алексеевну с головы до ног.

Та задумчиво смотрела на море и не видала Сирены.

Марианна Николаевна сразу заметила и слегка подведенные глаза, и веерки у висков и, несмотря на моложавый вид Вавочки, мысленно дала ей более тридцати лет. Оценила она и ее красивый, пышный стан, и маленькую выхоленную руку в кольцах, и красивую шею, видневшуюся из-за выреза воротника, и изысканный свежий и кокетливый туалет женщины, желающей нравиться.

— Вкус у вашего приятеля не дурной! — шепнула Марианна Николаевна.

— Одобряете?

— Вполне… Идемте.

В эту минуту Оверин увидал их.

Он вспыхнул от удовольствия и бросился им на встречу.

От Марианны Николаевны не укрылась эта радостная, чисто-юношеская, порывистость писателя.