Черноморская сирена

Вечером они поехали кататься. Маленький городок оживился. На набережной были гуляющие. Проводники-татары, наглые, самодовольные, в своих расшитых куртках, гарцевали на лошадях. Дамы разглядывали их.

Объехавши город, они остановились у набережной против кондитерской, у веранды на берегу моря, и велели себе подать чаю. За отдельными столиками сидели мужчины и дамы. Вечер был превосходный и с бирюзового тихого моря тянуло прохладой.

Оверин думал о Сирене, вспоминая ее лицо, ее слова, ее жесты, и молча отхлебывал чай.

Через несколько минут к ним подсел старый моряк и стал рассказывать об Алупке. Решено было, что после завтра они отправятся вместе с Овериным и, после осмотра помещений, наймут подходящую квартиру или комнаты в пансионе, и тогда уже Оверин повезет Вавочку.

Вскоре подошел и Родзянский, и Оверин был очень рад, что не пришлось остаться наедине с Вавочкой.

Он начинал тяготиться ее обществом.

Спасибо словоохотливому и живому старику-моряку Ивану Васильевичу. Он большую часть вечера доставлял всем удовольствие своими рассказами и воспоминаниями.

Он с любовью вспоминал про прежний Севастополь, в котором пробыл всю осаду, вспоминал про черноморский флот и, конечно, покорил современных моряков, назвав их «цензовыми алтынниками», заботящимися лишь о карьере да о выгодных местах, вспоминал про Крым, когда еще татар не выгоняли, и Крым был полон садов, и с ненавистью говорил про те времена, когда в Крым стали наезжать из России разные прожигатели и прожигательницы, которые совсем изгадили Крым и развратили татар.

— Прежде татары южного берега были совсем другие. Честные, трудолюбивые, непьющие… отличные садоводы, а теперь… полюбуйтесь!.. Вот эти подлецы гарцуют! — указал он пальцем на разъезжающих проводников. Теперь каждый молодой татарин и вино, шельма, дует, и мечтает о лете, когда приедут барыни, и следовательно нажива… Разврат-с дошел до последней степени… Просто тошно глядеть… Многие проводники десятки тысяч зарабатывают… Все бабы пожилые их награждают… И сами татары с презрением смотрят на русских приезжих дам… Удивляются, отчего они так до татар падки. В прошлом году здесь одна кутящая барыня жила… Так просто позор один… При ней дочка и сын студент, а она по ночам с татарином на лодке, или верхом скачет… Генеральша вдобавок… А что делают купчихи… Во всю, можно сказать, гуляют… При всякой какой-нибудь Мемет, или Осман, или Мамут… Вместе на фотографиях снимаются. Спросите-ка какого-нибудь каналью Меметку: чем он занимается? Знаете, что он ответит?

— А что? — спросил улыбаясь Оверин.

— Зимой дрова урублю, а летом русским барынам ухаживай! Карош барын — татар любит… Многие изловчились даже по-французски. «Же ву зем» — так и чешет. Идет барыня одна, — так прямо-таки и предлагают без церемонии: «поедем, душинка, в горы». И как смотрит при этом?… А кто виноват?… Сами же барыни… Нечего сказать, хорошие примеры показывают.

Старик, отхлебнув чая, продолжал:

— Я вот двадцать лет как каждый год живу в Крыму с мая по октябрь… Люблю Крым, — ну, и, знаете ли, для здоровья Крым полезен… Так вся-то эта мерзость у меня на глазах прошла… Помню как повалила публика на южный берег, и какая пошла цивилизация!.. А если, господа, вы хотите видеть настоящих татар, поезжайте в Бахчисарай или в глухие татарские деревни, где нет еще русских туристов… По здешнему жулью не судите о татарах.

Иван Васильевич о себе не говорил. И только на вопрос Оверина: давно ли Иван Васильевич в отставке, он ответил, что вышел в отставку вскоре после войны с чином капитана первого ранга и с усиленною пенсией на правах раненого.

— Ногу немножко хватило… Долго ее залечивал… В Вене вылечили… А вернувшись в Россию, поселился я в Бериславле. Может, слышали про такой городок? Жить там дешево. Сижу в своей мурье один да книжки почитываю… Зима, смотришь, и прошла. А в мае — сюда.

— Вы, значит, не женаты и семьи нет у вас, Иван Васильевич? — спросила Вавочка.

— Семьи нет, а супруга есть, но только в безвестном отсутствии, Варвара Алексеевна.

Старик попробовал усмехнуться, но усмешка вышла не веселая.

Наступила минута неловкого молчания. Всем почему-то стало жаль одинокого старика.

— Глупость сделал, — наконец, заговорил Иван Васильевич, — на старости лет женился на молодой… Ну, и разумеется, что из этого могло выйти, кроме того, что вышло?… Ишь ночь-то какая!.. Теплынь и благодать.

Иван Васильевич хотел было уходить, но Оверин упросил его ехать ужинать в гостиницу.

Все вернулись вместе, и Оверин заказал изысканный ужин.

Разошлись во втором часу.

Сославшись на головную боль и усталость, Оверин тотчас же ушел в свой номер и, поспешно раздевшись, бросился в постель.

Но сон не шел. В голове его носился образ Сирены.

Он мечтал о ней, об этой умной, изящной женщине, и наконец заснул, полный радости, что завтра ее увидит.

X

Чудная, теплая, благоухающая ночь, — ночь, полная, какой-то ласкающей неги и чарующей прелести, быстро опустилась над Алупкой вслед за короткими сумерками.