Черновик человека

Сейчас сделаю чай. Где у нас чайник? Где спички? Вот чайник, вот спички. Наполняем водой, ставим на плиту, огонь зажигаем, скоро будет готов. А где наш заварочный чайник. Вот он. Красивый какой, с красными горошинами. Откуда у нас такой красивый чайник? Это Валя выиграла в лото. Помнишь, Валя, как мы на ярмарку ходили, где ты чайник выиграла?

Валентина молчит, опустив глаза.

А может, она просто притворяется. Вот сейчас поднимет голову, улыбнется, как раньше улыбалась, подмигнет одним глазом, конечно, помню, может, чай попозже – а пошли-ка лучше в спальню. Когда она ходит по квартире за ним по пятам, не произнося ни слова, когда начинает поскуливать, если он исчезает в туалете, он все думает: может, это просто игра, вот взяла себе такую детскую привычку, чтобы его позлить; пусть окажется, что это игра.

Георгий Иванович разливает чай, подвигает чашку к Валентине. Чашка ярко-красная – чтобы жена лучше могла ее разглядеть на деревянном столе. Пей, дорогая. Вот печенье. Печенье теперь приходится покупать в магазине, жена больше ничего не готовит.

Она поднимает неподвижное лицо. Таких неподвижных лиц не бывает у людей – Валентина ли это вообще, или неживой, злобный двойник ее? Она смотрит на чай. Пей же, пей, Валя. Осторожно она берет чашку, подносит к губам. Горячая жидкость проливается ей на грудь.

Когда-то был шум аплодисментов, когда-то были стадионы, вечера в библиотеках, в концертных залах. Восторженная студентка ждала его за кулисами, чтобы взять автограф. Прикасалась к нему, как к божеству, диктовала свой телефон. Сколько ей было бы лет сейчас. Наверное, не больше пятидесяти. Молодая еще женщина. Заботливая. Любящая. Если бы он тогда позвонил по телефону, назначил свидание, ушел от жены. Сейчас над ним склонялась бы нежная возлюбленная. Ведь он мог прожить еще одну жизнь, мог, еще одну молодость, если бы только осмелился тогда. Имел бы сейчас детей. В доме было бы шумно.

Он вытирает пятно от чая на груди жены. Хочешь переодеться? Она не отвечает, громко хлюпает, втягивая в себя жидкость. Вот, я тебе повяжу полотенце, чтобы ты опять не облилась. Валентина срывает полотенце, отодвигает чашку. Сидит неподвижно, смотрит в окно. В глазах слезы.

А ведь он сначала даже не волновался, когда она стала путать слова. Думал, это у нее новая манера. В этом было что-то поэтическое. «Гроза» называлась «оса», «туфли» – «плавать». Почему плавать? Потому что «лодочки». «Тяжелое на рубашку» был утюг, «корты» – «шорты». От нее уходили слова, что-то рвалось в мозгу, а он слышал только поэзию, записывал ее выражения в книжечку, пытался составлять новые строчки по вечерам, даже хвалил ее, умница ты моя.

С тех пор он не написал ничего.

Давай я еще воды вскипячу. Он идет на кухню. Сердце так и не успокоилось после бега, все еще стучит. Надо вздохнуть поглубже, вот, и еще раз, вот. Посмотреть в окно, там сад, деревья, небо, чирикает кто-то, вот и хорошо, вот и спокойно, тише, тише, не надо стучать, сердце, не надо стучать.

Нет, это не сердце в груди, это кто-то у двери.

Георгий Иванович отпирает.

На пороге стоит Глаша.

Привет, говорит она и смотрит ему в глаза.

Только когда добилась успеха в бизнесе, стала смотреть в глаза. Раньше всегда прятала взгляд. А теперь смотрит с вызовом: вы думали, что я никто, так вот просчитались.

Она без пальто, в юбке и леопардовой блузке. Она беременна.

Встряхнула головой, в ушах горят бриллианты. Теперь она носит все самое дорогое, только от известных фирм, итальянских или французских. Но всего слишком много: выбеленные волосы, серьги, блестки на веках и на скулах, коралловый рот, цепочка на шее, браслет, кольца, пестрый узор жилетки, блестящая кожа сапог.

Она входит, с вызовом несет свое пузо.

Где мать? А, здравствуй, мать. Глаша обнажает слишком белые зубы в улыбке.

Валентина поднимает голову. Одно мгновение она пытается встать, но не может преодолеть силу тяжести. Остается на стуле, смотрит на дочь и говорит ей:

Мы это чай… Мы вместе, и ты… Сахар тоже, и ты тогда вчера тоже… Мы гулять… С тобой гулять, а потом можно чай, сахар, вчера тоже мы… И по телевизору это опять вчера мы тоже чай стали потом гулять, а дома… Ты тоже, а сахар тоже и по телевизору, а тогда мы гулять…

Спасибо, Глаша, что приехала, говорит Георгий Иванович.

Глаша садится за стол, смотрит на мать.

Давно это с ней, Георгий? Ой, плохи дела. Совсем плохи.

Что ты, Глаша. Просто у Валентины проблемы с памятью. Она иногда очень хорошо слова подбирает, а иногда с трудом. Мы делаем уколы витаминов, надеемся, скоро станет получше.

Не надейтесь. Это же старческое слабоумие.

Ты что, Глаша, как ты можешь такое при матери говорить.

Да ведь она не понимает ничего.

Она все прекрасно понимает.

Мы гулять, а чай сахар потом дома по телевизору, говорит Валентина. Холодно в пальто очень холодно, а дома… вчера мы сахар чай… подушку по телевизору, а потом… в пальто холодно.

Глаша глядит на мать как на зверя в зоопарке. Георгий Иванович не знает, что сказать. Наконец Глаша поворачивается к нему:

Знаешь чего, я это, если что, я ее рядом с отцом похороню.