Черновик человека

Я вообще тогда, Эрик, не могла себе представить, что можно вот так перестать звонить. Как будто он меня никогда не знал. И все тогда кончилось: выступления, стихи, все. Я с тех пор только плакала.

Знаете, Эрик, ведь в Приморское взрослые мужчины тогда приезжали, только чтобы с ней, с девятилетней, познакомиться! Они ее стихи наизусть знали. Хотели походить по тем дорожкам, по которым она в школу ходит.

Да, мне один сказал: все люди обычные, а ты ангел! Но я все же их боялась. Они какие-то нервные были, у них лица дергались. Один вдруг встал на колени и поцеловал асфальт. Я от него убежала.

Она всегда у нас необычная была. Когда я ее в коляске катала, одна женщина склонилась над ней и говорит: эта девочка будет петь со сцены. Я тогда только рассмеялась.

Конечно, ты смеялась, ты же долго не верила, что я вообще что-то могу. Знаешь, Эрик, мама моя тогда все больше о хахалях думала. Ей было немножечко не до ребенка.

Что ты такое говоришь? И что это вообще за выражения? Откуда ты таких слов понабралась? Это правда, Эрик, когда она родилась, мне только двадцать было. Я сама была еще девочка. Вот я вам карточку покажу, смотрите. Я совсем юная, а уже с ней на руках. Правда, она похожа на какого-то трагического младенца?

Это потому, что ты от меня убегала все время. Ба на руки дочку оставляла, а сама на пляж бегала. От тебя потом морем пахло и алкоголем. Я утром лежала как мертвая, боялась тебя разбудить. У тебя же после попоек всегда голова болела. Знаешь, Эрик, она меня один раз погулять взяла на набережную, когда я маленькая была. И когда я там описалась, она как заорет на весь поселок: ты мне жизнь загубила!

Да как ты можешь такое говорить, да еще при Эрике? Да кто вставал среди ночи, чтобы твои стихи записывать? Кто собрал их в тетрадку, кто показал их нужным людям? Кто тебя на выступления за руку водил? Это я ей все объясняла, Эрик, как держаться, как читать. Она все сутулилась, все руками как-то странно крутила, мне ей руки приходилось к бокам прижимать. А на кого потом все шишки сыпались? Столько гадостей про меня говорили, Эрик, вы не поверите. Что это я вместо нее стихи пишу, что всех обманываю, что ребенка своего эксплуатирую, и чего еще только не говорили! А ведь как я старалась, шила ей платья, завивала челку, звонила на радио, на телевидение. Замуж так и не вышла, всю жизнь на тебя положила.

Лучше бы вышла. Лучше бы ты своей жизнью занималась, а мою в покое оставила. Я ее как-нибудь сама прожила бы.

Да? А по-моему, тебе тогда очень нравилось быть знаменитостью. Ты нами командовала, как будто мы прислуга какая-то. Да, Эрик, она с нами очень плохо обращалась. Ба наша так и слегла из-за нее с инфарктом. А я все молча переносила, я все терпела. Ты ничего не понимаешь, Света. Ты не знаешь, что такое быть матерью-одиночкой, да еще в то время и в той стране. От отца твоего никогда никакой помощи не было.

Это потому, что ты ему вообще про меня не рассказала.

Он все знал, он все знал.

Ничего он не знал! И даже потом ты не хотела, чтобы мы встретились.

Мне просто обидно было, что он тринадцать лет ждал, чтобы о тебе вспомнить. А ты вся тут же загорелась к нему ехать. Тут же. Родные мать с бабкой тебе не милы стали. Отец, которого ты ни разу не видела, вдруг понадобился. Он в Питере жил, Эрик, так что, понимаете, сравнение не в нашу пользу: мы-то из поселка городского типа, в провинции, а отец в Питере. Хотя наша семья очень интеллигентная, отец мой войну прошел, журналистом был, мать в музее работала, я художница, но Свете нашей этого стало вдруг мало. Ей Питер подавай, а мать с бабкой пусть у себя в провинции подыхают.

Неправда, мама! Неправда все это. Знаешь, Эрик, что я маме один раз на открытке написала? Мы на уроке труда делали мамам открытки к Восьмому марта. Ну, Восьмое марта, Международный женский день? Мы из картона вырезали квадратики, раскрашивали их фломастерами и писали поздравления. «Мамочка, я клянусь тебе, я никого, кроме тебя, никогда не полюблю», – вот что я написала. Маме так понравилось, она эту самодельную открытку на этажерку поставила. Я иногда думаю: а что если это правда? Если это на всю жизнь, мама? Если я никогда никого, кроме тебя, не полюблю? Тебе же этого хочется, мама, правда, хочется, чтобы я больше никого не полюбила и так и прожила всю жизнь подле тебя, да? Вечная дочка такая. На которой можно свое разочарование вымещать.

* * *