***
Я возвращался домой под вечер, когда темень уже напилась и пьяной синявкой валялась под ногами. Целый день я занимался глупостями. Взяв волшебный мешок, чьи необычные свойства я открыл вместе со Смирновым, я отправился калядовать вместе с Йеной.
Это стало неприятной помаркой.
Вместо того, чтобы наполнить мешок подарками от колядующих... ну, ладно - просто дарами, Йена подлетал к пролетарским гопникам или чёрным, метелил их, прыгал на спине и голове, а я даже не успевал прочитать ни одной колядки. Лишь в третий и последний раз мне удалось заболтать с каким-то недоноском, явным наркоманом, который никак не мог сообразить, зачем он должен мне что-то отдавать. И тогда, глядя на то, как мнётся более прямолинейный Йена, в мозгу что-то переклинило и на возражение: "Да этот айфон мне кореша наканителили, я выгоды не вижу вам его отдавать" я с пафосом процитировал Достоевского:
- А что если так случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже и должна именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного?
После чего мы избили говноеда. Такая уж, видно, выгода у него на роду написана. Не знаю, почему я так поступил. Что-то подсказывало мне, что мой организм сопротивляется вирусу, который я недавно подхватил. Рассказы о скифах, народниках, русском бессознательном входили в диссонанс с белыми шнурками и бомбером, отчего меня порой разрывало на части.
- Соглашайся же! Чего ты мнёшься, как девочка?
Около дома пульсировало какое-то движение и я, закинув мешок с добычей в машину, подошёл поближе.
- Пойдём к нам, мальчик. Коньячок, вино, Нинке позвоним... всё будет!
Мальчик оказался бородатым Сырком, который с полуулыбкой отмахивался от расплывшихся, обвалившихся куда-то вниз дамочек.
- Некогда мне девоньки, некогда! Дела зовут.
Они бесцеремонно хватали его за рукав свитера и тянули наверх:
- Не стесняйся, мальчик. Цена вопроса трёха. Что тебе три сотни? А мы тебе удовольствие.
Завидев меня, дамочки, подобрав недопитые бутылки, зашипели, как потревоженные змейки, и поползи в свой тёплый притон. Я знал, что его завсегдатаи в пьяном угаре уже обещали расправиться со мной. Сырок задумчиво проводил уличных дам взглядом, как всегда закрытым от всяких эмоций.
- Ты чего это тут делаешь? - недоверчиво спросил я.
Он беззаботно ответил:
- Да вот, решил прийти посмотреть, как ты живёшь. А дома у тебя никого и нет.
- А откуда ты...
- У Луки спросил. Ему по должности надо всех знать. Он приглашает всех нас на демонстрацию.
Меня больше озадачило то, куда могла деться Алёна. Подумалось, что её могли вызвать на допрос из-за нападения возле магазина. А может она просто нашла кого поинтересней?
- Прогуляемся? - предлагает пасечник, - побеседуем?
Теплее купаться в проруби, чем разговаривать с Сырком, но всё же я соглашаюсь. Мы идём по окраине города. Здесь он распустил ремень и его зловонное брюхо, больше не спёртое кожаной лентой, расплескалось в бесконечных рядах бараков со сплюснутыми носами. Зато они утопали в летней зелени. К ночи она побита морозом, остывает до тёмно-зелёного, почти чёрного цвета, отчего засовываешь руки в карманы и выше поднимаешь воротник. Сырок так вообще закутался в шерстяной свитер, который ему наверняка связала какая-нибудь безответно влюблённая девушка.
- А у тебя есть дама? - неожиданно спрашивает Сырок, - ну... бабец, тётка? Чикса? Или бикса? Такая, на двух ногах...
- Не-а, - зачем-то вру я, будто от этого он начнёт меня больше уважать, - нет у меня девушки.
- Отлично! - хмыкает его борода, - то, что надо!
Это он говорит больше с собой, чем для меня. Я его не интересую, хотя в ходе прогулки наши руки один раз неловко коснулись друг друга. Я хочу нанести ответный укол и говорю: