Чернозём

- Да! - он зажмурился, как кот, - кого хотим... те наши! Всё, что интересное - наше! Звёзды? Тоже можно в карман. Как космисты! Хотя на самом деле можно кого угодно любить и читать. Чем плох, например, монархист Жозеф де Местр или наш героический Туркул? Ничем же! Можно одновременно любить и народников, и белогвардейцев. Главное - не обмазываться. А вот сумасшедшие левые, сумасшедшие правые, они все обмазываются! И ладно бы они что-то из себя представляли: левые сражались с государством, а правые его охраняли. Но ведь все одинаково жрут говно! Только кто-то на анархосквоте, а кто-то из банки с протеинами. Вот что печалит. Почти не осталось ныне интересных людей. Ты даже посмотри на то, как они одеваются. Какие-то парки, кроссовки, модные кофточки. Дерьмо! Почему не быть имперскими франтами? Или где шарм недоноска Радека? Такой маленький стручок, а ходил под ручку с самой красавицей Ларисой Рейснер! Это та, что окрутила Гумилёва и....

Сырок всегда рассуждал как-то без злобы и намёка на спор. Он мог и ругаться, брюзжать, а потом вдруг сразу переменить свою точку зрения. Ему действительно было глубоко наплевать на господ реконструкторов. Они не вызывали в нём кислую усмешку, из которой можно было бы сварить наваристые щи.

- Ясно, спасибо за разъяснения.

Мы остановились у плешивого обрыва, где ветер копался в куче мусора. Гигантский бегемот светился в темноте красными, жёлтыми, малиновыми огнями. Он курил трубки теплоэлектростанций, и они чадили, как дьявольские домны. Почему они работают летом, подумалось мне, но я тут же ощутил холод, занозой впившийся в поджелудочную. Лишь от Сырка исходило мощное дикарское тепло, и я сам не заметил, как стал к нему ближе.

Стало приятней, и я вперил взор в горизонт, которому город сломал позвоночник. На его реснице можно было разглядеть взбухшую башню, будто ракету, вот-вот стартующую в космос. Всё мерцало, зажигалось и тухло, испаряло пот, зловоние и страх, который поднимался в небо, завёрнутое в туалетную бумагу, и превращался в тяжёлые навозные тучи, не пропускавшие свет.

- И всё-таки фиалка победит машину, - нервным шепотком сообщает Сырок, - .... но глядя на этот ужас, снова вспоминается Розанов: "Боже: вся земля - великая могила".

Перед взором предстал постоянно распадающийся поток жизни. Если выдержать самый гадкий момент, самое подлое мгновение, поборов искушение назидательно его записать, то можно с ужасом увидеть, как современность, казалось бы, почти разложившаяся на плесень, вдруг начинает заново высекать себя из гнили. Это процесс бесконечный, загнутый в восьмёрку, как итальянская макаронина - нет ему конца, нет начала. Он вечен, и тем отвратителен. Мне стало ясно, что конца света, конечно же, не будет - мы перманентно существуем в нём, как жили в нём наши предки, и будут жить наши дети.

- А может это мы, русские, победим машину?

- Отчего такие надежды? - он явно скептичен, - народ-богоносец теперь стал народом-рогоносцем. Вместо мыслей о том, как обустроить Вселенную насущные думы о том, как победить хачей.

- Не знаю, просто... как-то не по душе нам всё это. Не хотим так жить. Архаичны мы, древним временам принадлежим.

Ему явно по душе эта мысль и философ пускается в рассуждения:

- Действительно, основной русский фольклорный материал был собран лишь в середине девятнадцатого века. Надо же - скоро уже первая мировая, а у нас сохранилась куча древнейших практик и ритуалов. О чём это говорит? Да о том, что мы гораздо архаичнее остальных европейских народов. Например, мы очень любим блины. Но что такое блин? Да это же самое простое, самое архаичное мучное изделие. Ещё древние собиратели мололи дикое зерно, смешивали его с водой и выливали на горячие камни. Не зря в наше время во всем мире блины прочно и надежно ассоциируются именно с русскими.

- И у нас зафиксированы лишь земляные, хтонические культы. Нет никаких доподлинных упоминаний солярных, солнечных ритуалов...

- Это ты верно заметил! Но, опять же, не то, чтобы хтоническое... Вот в европейской традиции есть Тифон, голем. Создание земли! Страшный, разрушительный персонаж. Можно ли что-то подобное представить у нас? Вряд ли! У нас земля защитница, которая порождает Микулу Селяниновича. Ну, разве у нас земля - это что-то чуждое человеку, злобное, опасное, хтоническое? Нет, для русских земля - это праздник, туда и лечь незазорно.

Я могу лишь согласиться:

- Ну ты с козырей зашёл!

И тут Сырок делает то, чего я точно не ожидал. Он протягивает ко мне свою толстую медвежью лапищу и приобнимает меня за плечи. Как друга, который только что спас товарища из беды. Как будто мы вот-вот вылезем из окопа и побежим в самоубийственную штыковую атаку... даже пальцы, похожие на оторванные клавиши пианино, впиваются в плечо. Нет, он не шутит! Не лукавит! Он правда обнимает меня, чуть ли не впервые сочтя за равного! От резкой фамильярности становится неприятно, как будто мы не равнозначные существа, а это вот он, титан и небожитель, вдруг сошёл до простого смертного. Поэтому я немного резко говорю:

- Никогда больше так не делай.