Чернозём

Он говорил это без слёз и без пафоса. Так, как оно было. И становилось совершенно ясно, что эта его природная, земляная, идущая от корней ненависть к коммунистам, взята не из модных статей и революционных газеток, а сцежена по капле из каждой раны, что были нанесены большевиками его семье. Старые люди ненавидят абсолютно иначе, чем те, кто слушает их рассказы. Если ты перед краем могилы ничего не забыл, а всё ещё проклинаешь врагов, то тебе действительно есть, за что их ненавидеть.

- Всех бы перестрелял, - повторил Дед, отправляя в рот батон, смоченный в молоке, - суки.

Но Сырка совершенно не тронула эта история. В этом не было ничего удивительного, ведь меньше всего людские страдания трогают идеалистов и тех, кто готов пожертвовать жизнью ради утопии.

- Так чего ж ты, Дед, не стрелял, если хотел?

Старик не уловил подвоха:

- Да куда... вон, детей надо поднимать, иначе бы с голоду подохли. А теперь я старый стал. Хотя... все, вот, мои одногодки уже подохли, потому что курили, как паровозы. Кстати, внук, был сегодня-то на кладбище? Сегодня день поминовения усопших, надо пойти своих стариков проведать... вот и мне скоро помирать, к ним ложиться... коммунисты, суки, пристрелили отца.

Сырок не унимался, но я увидел, как он незаметно спрятал свою трубку:

- Ну, раз уже никого не осталось и помирать скоро, то чего терпишь? Хочешь я тебе пистолетик дам?

Дед опустошённо махнул рукой:

- Это раньше я всем этим сукам мог рожу разбить, за что в околотке сидел, а теперь... кому я нужен?

Во время разговора я вспоминал знакомый дом. Трогал сервант с сервизом, который обязательно достанут на поминки моего Деда. Откинул покрывало с комода, чтобы убедиться, что Дед не растратил похоронные деньги. Заглянул в шкаф, где в абсолютной чистоте висел его чёрный костюм. Дед готовился к смерти, но вовсе не боялся её, а хотел, как и множество русских стариков, встретить её нарядно и радостно, словно невесту. Но в одной из комнат я увидел разложенную постель и чьи-то чужие вещи.

- Дед, у тебя живёт кто-то?

- Ну да, постояльца пустил, чтобы не так скучно было. Старики ведь, они тут почти все помёрли, а я, вот, живой. Потому что никогда не курил. Вот, знаешь, только молоком и батоном питаюсь, и здоров, как бык!

Он повторяется, и я уточняю:

- Вроде хватает у вас тут народа. Детишек вот видели, но и нерусских много.

- Так детишки летние, родители их сюда привозят. А чурки они же, внук, не люди. Какой из них народ? Так - пыль одна.

- Кстати, - заинтересовался Сырок, - а почему их тут так много?

- Так тут недалёче Тугаринов отгрохал скотники. Это бизнесмен такой. Целый комплекс открыл. Там у него и коровники, и поля, и силос, теплицы, склады. А работать-то некому. Местных немного, вот и понавезли сюда черножопых, да только какие они работники.

За окном забрехал пёс, и кто-то хлопнул дверью так по-хозяйски, что сразу захотелось хлопнуть его по лицу. В комнату, не снимая сапог, вошла неприятная азиатская морда, напоминающая времена Орды. Не заметив нас, баскак произнёс:

- Дед, сготовил обед?

Сырок как обычно засмеялся сухим смешком. Постоялец, заметив нас, как-то сразу уменьшился в размерах, принял согбенный вид, залепетал что-то на своём наречии и постарался незаметно проскользнуть в свою комнату. Не говоря ни слова, я поднялся, схватил оккупанта за шею и вышвырнул его из дома. А затем выкинул его вещи. Вернувшись к Деду, я с горечью произнёс:

- Как же так, ты вот на словах их ненавидишь, а сам под крышу пустил. Они же тебя ограбить или зарезать могут.

Пенсионер развёл руками:

- А что делать - скучно.

Вечерком, после баньки, куда я, помня свои приключения, пошёл с револьвером, наступила прекрасная сельская ночь. Пиликали на скрипках кузнечики, и мы пошли прогуляться по центральной улице, пока у сельского лабаза не наткнулись на гудящую компанию. Среди неё я тут же узнал Алёшку Беседина, друга детства. У него всё такая же голова, покрытая золотыми запятыми и сосущие синь глаза. А в большом рте прыгала белая улыбка. В руках у парня игривая тальянка, которую бы подняли на смех в городе. Песенник тряхнул волосами-одуванчиками и улыбнулся:

- Ну, здорово! Вот ты вымахал, но я тебя сразу узнал! А борода-то тебе зачем, поп что ли!?

После чего мы крепко-крепко, как это делается после долгой разлуки, обнялись. Мне даже стало неловко, ведь я не видел Алёшку, если не вечность, то точно её половину.

- А ты как поживаешь!?

- Вот у Тугаринова работаю. Я на складе тамошнем что-то вроде завхоза. У меня же голова с детства варила, помнишь? Вот и сейчас подсчитываю или списываю. Удобрения, инвентарь, масла всякие. Непыльная работёнка. Только скучно порой, но ведь не разучился я ещё играть на тальянке, а?