Чернозём

Общину уничтожили, загнав в цепи колхозного рабства для того, чтобы как следует выдоить. В топках паровозов, в выросших доменных печах, в кирпичных трубах и дымоходах трущоб сжигался безжалостно выбранный из недр уголь. Он задымил, запорошил Землю саваном смерти и когда ту перетрясали нелепыми экспериментами, она кашляла, как больная туберкулёзом. Вырытые на её коже длинные каналы были похожи на вытянутые из рук жилы. Люди разрыли её поры-шахты не только для того, чтобы добывать полезные ископаемые, но и чтобы сбрасывать туда трупы. Земля оказалась распята, как и когда пришедший на её землю Бог. Теперь его тоже выкинули в помойку, которая быстро разрасталась до размеров одной шестой части суши. Почва заболела и продолжала родить намного меньше богатств, которые всё равно беспощадно вывозились за рубеж, и вместе со слабеющим народом слабела и Земля.

На трон быстро взошёл новый царь. У него было много приспешников и его звали Голод. Он обладал абсолютной властью и не ведал человеческих законов. Перед ним в почтительном страхе склонился измождённый народ, который стал ему служить и поклоняться. Тем, кто делал это усерднее других, даровалась прощение - он умирал быстро и безболезненно. Земля нянчила ничего не весящие трупики, высохшие, как кленовые листья. Вскоре у неё накопился самый большой гербарий на свете.

Бессильная что-либо сделать, униженная и оскорблённая, Земля ждала конца своей незавидной участи.

***

- Выдержит?

Я с сомнением попрыгал на деревянных балках, под которыми харкала бензиновой кровью больная речушка. Из машины донеслось:

- Утонуть - это тоже прекрасно.

Я вернулся за руль и осторожно двинул машину на мостик, а затем, не выдержав, дал газу и успел заметить, как конструкция, даже не заскрипев, осталась позади.

- Ты когда-нибудь тонул? Славное дело.

После того, как неизвестные сожгли неформальный клуб, я решил побыть вдалеке от города. Ведь "неизвестные" очень любили серебряную поэзию и носили бороды. От мины, заброшенной в окно клуба, скончался Шмайссер, которого разорвало на клочки. Они ту же пошли по закоулочкам, и в них убиённый уже предстал, как мученик. Его анкета в социальных сетях продолжала работать, и с аватара всё также грозно смотрел Шмайссер, перетянутый чёрной лентой. Точно мужчина продолжал жить и после смерти, всё также собирая деньги, рассказывая о готовящихся акциях, добавляя на страницу музыку и фотографии. Более того, он стал героем, так как движение решило, что фюрер подорвался на собственной бомбе. Благо не оказалось свидетелей или они предпочли молчать. В любом случае, после смерти вождя его лишь стало больше. О нём множились восторженные отзывы, Лука написал посмертный некролог, и даже федеральные СМИ мимоходом упоминали о печальной кончине. Казалось, Шмайссер и не умирал, а только пришёл к ещё большему успеху, возродившись в сотнях аватар на всех виртуальных радикалах страны.

- А ещё сгореть тоже очень хорошо и чтобы ветер пепел разметал.

Село постарело. В нём стало меньше державных тополей, а те, что остались, болели лейкемией и жили осторожно, вяло. Почти не было слышно детворы, рассекающих на облупленных, как их курносые носы, велосипедах. И собак, по обыкновению носившихся за стаей хохочущих детишек, тоже не было. Не было и длинного белого забора, перед которым в шестнадцать лет оказалось впервые разбито моё сердце. Он теперь почернел, как давно нечищеные зубы. И если в пыльную юность мне хотелось повеситься на яблонях, растущих за памятным мне забором, то теперь при всём желании я бы не смог этого сделать. Деревья спилили под самый корень, будто хотели выкорчевать саму память.