Чернозём

Мне было очень стыдно смотреть в зеркальце, а Сырок насвистывал под нос привычную песенку. Не хотелось верить, что ему было наплевать на Алексея, но, похоже, это было так. Из истории, куда влип деревенский парень, можно было выпутаться только резким ударом по гордиеву узлу. И он предоставил ему эту возможность. Мне было не жаль волшебный револьвер, к которому я так привык. Я понял, что оружие должно находиться у того, кому оно нужней. Я не стал им пользоваться в битве на речке, и артефакт проявил свой крутой нрав.

Надеюсь, новому владельцу он всё-таки не пригодится.

А через несколько дней по региональным новостям я случайно услышал о том, что один из местных деревенских жителей расстрелял руководителя агрохолдинга, а затем повесился на печной трубе. От ранений скончался перспективный бизнесмен Тугаринов. Даже показывали плачущую вдову и двух упитанных детишек. Они сидели на кожаном диване и были похожи на бройлеров.

По погибшему в райцентре должна была пройти торжественная панихида.

***

Ярмарка бьёт цветастым платком по глазам и снова запрыгивает в хоровод, где взметаются пышные юбки. На сцене пожилой ансамбль исполняет новодельные песни, которые с успехом выдает за старинное народное творчество.

- Лучше бы спели "Летела утка", - кричу я Сырку, - одна из наших древних песен.

- Тогда бы здесь все покончили с собой!

Сырок необычайно весел. Видно, что ему доставляют радость народные гуляния. Он ещё с утра продал торговцам мёд с пасеки, и теперь от души куражился. Сырок даже подошёл к лоткам, где сутолока и смех - это огромный батюшка в чёрной сутане даёт всем желающим попробовать сыр с собственного подворья. Бородач придирчиво дегустирует лакомство и довольно кивает, а потом переходит к другой палатке, где без разговоров покупает куль сушённых белых грибов. Приятно смотреть, как этот странный человек хлопает в ладоши, подпевает исполнителям, неглубоко кланяется всякой женщине, обратившей на него внимание, и вообще делает вид, что упился медовухой. Он с явной неохотой покидает праздник, раскинувшийся на одной из окраинных площадей, и, чтобы скоротать путь-дорогу, я замечаю:

- Здорово, остались ещё традиции в народе.

Сырок качает бородатой головой, прячет грибы за пазуху и говорит:

- Вся это пузато-самоварная Русь с балалайкой, хохломой и матрёшкой - это и не Русь вовсе, а так - Рассеюшка. Слышишь, как звучит? Расс-еюш-ка! Как будто о блаженном, о юродивом говорят. Будто об отсталом, глупеньком сыночке. Хочется погладить его по голове, дать петушка на палочке, а потом сесть на завалинку, привалиться к замшелой стене и, пока соседи не видят, заплакать. А Рассеюшка леденец уронил, поднял и лижет, не видит даже, что на него грязь налипла. Потому и понимаешь, отчего щемит так на сердце, отчего чудит сынок, ведь ничего путного из него не вырастет, что вечно останется он ребёнком, и будет у него лишь горе да мучение. Что в нём огненного да калёного? Нет, одно слово - Рассеюшка.

Мы шли через гаражи к многоэтажкам, насупившим брови. По пути Сырок и не собирался останавливаться:

- А знаешь, кто отец Рассеюшки? Да весь народ, который вот только что плясал. Нравится ему винные пары и окурки, цыганщина с медведем, бублики, сарафаны.... Но ведь это не имеет никакого отношения к исконному, нашему, русскому! Это экзотика, которую экспортируют иностранцам, также как они экспортируют нам баварские сосиски или английскую королевну.

- А что же тогда Русь настоящая?

- Ничего не знаю о Руси настоящей. Но вот, что знаю точно, так это то, что матрёшку начали строгать пленные русские моряки, что тот же кокошник мы отжали у финно-угров, а балалайку нагло умыкнули у степняков. И сделали всё правильно. Отжимать - это прекрасно. И слово потрясающее. Отжимать нужно всё что нравится. Особенно в культуре. Но эта самоварно-бубличная Русь очень напоминает культуру туземцев. У них, знаешь ли, тоже были красивые маски, большие там-тамы и засахаренные головы. Но такие вещи интересны только на уровне экзотики. На уровне - потыкать пальцем, подудеть-посвистеть, сфотографироваться, а потом рассказать друзьям о том, как там устроена перделка у аборигенов. Но ведь это всё безделица. Чепуха. А что по-настоящему интересно в русском мире - это вот наша апокалиптическая тяга к безумию, к помешательству, к хаосу. Желание слушать шёпот звёзд и гул земли. Темнота. Бунт. Разбой. Чернота, прущая из пшеничных недр. Вечные поиски справедливости и правды. Истовые радения и доведение себя до крайности во всем: в любви, в жизни и в смерти. Но кто этим интересуется? Да почти никто, кроме вот нас с тобой.

Он молчит, а потом почти с мольбой спрашивает:

- Ты ведь... не из таких? Надеюсь, тебе не нужны честные выборы и парламент? Ты не мечтаешь о среднем классе, о ссучившихся шести сотках, о платных хайвэях? Надеюсь тебе нужно кое-что другое.

Пожимаю плечами:

- Вроде бы мы с тобой через столько всего прошли, что такой вопрос у тебя просто не должен возникнуть.

Прежде чем позвонить в домофон Сырок сказал:

- В этом никогда нельзя быть уверенным до конца.