Чернозём

- Но ведь ты сам говорил, что Лука продался, что... не осталось нормальных организаций, что всё это иллюзия, бред...

Сырок качает головой:

- Ты снова ничего не понял. Есть нормальные организации и нормальные люди. Партии, лидеры, поступки. Философы, ораторы, публицисты. Вообще есть много отличных людей. И Лука - один из них. Просто ты, - и он ткнул пальцем в меня, - общаешься с плохим человеком.

- С тобой что ли?

- А с кем же ещё!? Может, ты лучше уйдёшь? Попробуешь найти то, что тебе реально по душе? Национализм там, демократия! Вот это вот всё. А то тут грибы, русское бессознательное, сектанты и скопчество... от такого набора лицо приличного человека морщится! Только и остаётся, что умереть. Ты ведь не об этом мечтаешь, правда?

Это и правда была не моя мечта. И не моя жизнь. Я почувствовал себя подростком, попавшим под влияние людей, которые уже сели на пожизненное и которым было мучительно больно за то, что они зачем-то просрали свою жизнь.

- У тебя не осталось своей воли. Ты даже готов был смириться со смертью этой маленькой девочки! И после этого ты ещё что-то рассуждаешь о благородстве и мерзости? После этого ты вообще смеешь о чём-то думать и называть себя человеком!? И знаешь ещё что?

- Ну... давай, добивай!

- Сказать, почему ты так против Фрейда? Почему ты по-настоящему его ненавидишь? Помнишь? Дело ведь не в каком-то там сексе. Просто ты кое-кого воспринимаешь как отца. У тебя натуральный Эдипов комплекс.

Он раздавил меня, как неловкий натуралист букашку. Я трепыхаюсь на булавке его интеллекта и даже не хочу оправдываться. Сырок прав во всём и навсегда без всякого пари. Нет желания сопротивляться чудовищной колдовской силе, что застыла в его холодных глазах.

- Удачи тебе, - теперь он уходит по-настоящему, - если у тебя есть чувство гордости, то мы больше никогда не увидимся.

Со всей ясностью я понял, что человек, превозносящий силу, рано или поздно начинает поклоняться раболепию. Но если я действительно воспринимаю Сырка, если уж не как отца, то как старшего брата, завидую ему и хочу его преодолеть, то кого же я тогда хочу полюбить?

Ответ был очевиден.

***

Она отравилась.

С каждым днём в Землю вливалось всё больше отработанного яда, и выбиралось слишком много полезных ископаемых. Земля исхудала, тело её ослабло и уже не могло держать на себе выросшую людскую ораву: тут и там уходили под землю целые посёлки.

Люди, забыв про неё, продолжали уничтожать леса и загоняли реки в водопроводные стоила. Они делали это не ради собственного пропитания, как раньше, а ради прибыли, из-за которой Земля чахла и постепенно умирала.

Тяжесть городов всё больше давила на грудь, и Земле стало тяжело дышать. Каждый вздох давался с трудом, через силу, а иногда она заходилась в удушливом кашле, и тогда рушились угольные шахты, складывались домики и горы качали седыми головами.

И особенно неприятным было то, что после очередного приступа болезни, её, Землю, обвиняли во всех грехах - она слышала проклятия покалеченных, предсмертную агонию, плач родственников на могилах. Она не могла помочь страждущим. Её вынужденной дрожью, выдавая оную за злую волю, пугали людей в кинотеатрах. Комиксы, книги, телепередачи запугивали население рассказами о страшных катастрофах.