Чернозём

Лука с радостью открыл дверь и впустил нас в квартиру. Она худая и с расшатанными окнами, словно отсидела в тюрьме вместе со своим хозяином. Не смотря на то, что вся его организация, лишённая из-за смерти Шмайссера точки сбора, начала медленно рассыпаться, он всё равно не унывает. Лука ведёт нас на кухню, где уютно булькают кастрюли, и делает широкий жест:

- Ну что, будем готовить пищу, как древние спартанцы?

Давно, ещё в ресторане, он пригласил нас к себе отужинать. Было в этом что-то воинское, суровый ритуал приготовление мужской пищи, куда не подпускались женщины.

- Ух ты, беленькие! - Лука выпотрошил пакет с грибами, - сделаем супчик с грибами.

Мы помогали ему на кухне, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Нарезали картошку, сделали салат, а Сырок закинул в кипящую воду купленные на рынке грибы. В процессе приготовления пищи долго и неуверенно звенели ключи, и вскоре в кухоньку вбежала маленькая девочка с лёгким дыханием и льняными косичками. Лука поднял её на руки и закружил, словно в вальсе, по комнатке.

- Это моя дочь, Лиза, - гордо сказал он, - скоро мы пойдём в пятый класс.

Странно, я никогда не думал, что у него есть дети. Лиза была маленькой хрупкой девочкой, похожая на хрустальный бокал. Она ярко светилась изнутри, и у неё горели папины глаза. Почти белые волосы и приспущенные гармошкой гетры говорили о том, что это дитя по-настоящему счастливо.

Мы все вместе расселись за столом. Когда Лука, зажмурившись от удовольствия, проглотил первую ложку супа, мне показалось, что именно сейчас, после всех прелюдий, и должен последовать серьёзный обстоятельный разговор, который, как мне думалось, хотел затеять Сырок. Но к моему удивлению, мы общались на разные пустячные темы, смеялись в положенную громкость, и никто не пытался разговаривать на больные темы. Лиза весело болтала ножками с по-ребячески сбитыми коленками. Она быстро выхлебала вкусный суп и убежала рисовать в свою комнату. Но и после этого не последовало разговоров на важные темы. Разве что про уничтоженное заведение Сырок заметил, что это наверняка была провокация злодеев. А я, подыгрывая ему, сказал, что это может быть даже провокация спецслужб, ведь партией Луки заинтересовались серьёзные люди.

- Наверное, вы правы, - протянул Лука, - ведь Гольдберг - это серьёзный человек, и он полез, куда не стоило.

Впрочем, чувствовалось, что все мы чего-то недоговариваем. Лука как обычно не распространялся о делах организации, предпочитая спокойно есть, а Сырок так и вовсе, казалось, ждёт момента, чтобы поскорей уйти. А я больше думал об Алёне, которую уже давно не видел и которая, казалось, избегала меня. Возвращаясь в свой подвал, я не заставал её дома, лишь снова видел приевшийся взгляду фикус. Но в аккаунт девушки всё также продолжали приходить сообщения, и я знал, что подруга где-то рядом, стоит мне только протянуть руку, и я обязательно найду её.

- А вы чем занимаетесь? - неожиданно спросил Лука, - я знаю, что вы с какими-то несерьёзными людьми водитесь вроде Йены.

Странно, что ему были интересны субкультурные котировки. Кстати, я недавно видел магазинного вора. Теперь он сдавал дорогие издания не мне, а своим музыкальным побратимам, считая, что я изменил национал-социалистическим убеждениям. Я не держал на него зла и даже подарил ему тот самый мешок, который я отобрал у наркоманов и который сослужил такую хорошую службу.

- Держи, это тебе.

- Что это? - он сморщил курносый арийский нос.

- Это... незаменимая, волшебная штука.

- Эээ?

- С помощью неё ты сможешь безбоязненно обносить книжные магазины.

Наверное, он подумал, что я сошёл с ума. Во всяком случае, мешок мне был больше не нужен. Потлач, когда вещи постоянно меняют хозяев, именно так должна крутиться жизнь. Йена осторожно, прямо двумя пальчиками, взял мешок и засунул его в модную барсетку.

- Да нет, что ты, что ты, - шамкает Сырок, - ни с кем таким мы не общаемся.

И хотя атмосфера всё-таки располагала остаться в гостях подольше, но Сырок куда-то засобирался, и мы, очень тепло попрощавшись с Лукой, покинули его гостеприимный дом.

- И что? Всё! - пошутил он напоследок.

Было видно, что Лука устал. Неожиданно вспомнилось, как я случайно увидел его спешащим домой с двумя пакетами, из которых торчал нарезной батон. Мне подумалось, что если сейчас на него нападут, как в молодости, то он потеряет несколько драгоценных секунд. И по грязной мостовой, как биллиардные шары, покатятся оранжевые апельсины. Лука, не успев достать оружие, нелепо взмахнёт руками и посеревший, точно лохмотья ластика, мягко упадет на снег. Не натечёт даже крови, этого сладкого напитка битвы, и люди будут глазеть на постаревшего волка, умершего стерильно, почти как в больнице. Но Лука, чуть сгорбившись, никем не узнанный шёл домой. Я тогда явственно почувствовал, что он спешит к семейному очагу. Тогда мне показалось страшным то, что у него как раз не было семьи, и он спешил сам к себе, чтобы поужинать в безмолвном одиночестве. Но теперь я знал, что у него была милая дочка, которая поддерживала силы Луки в его долгой нелёгкой жизни.

- Пойдём.