Черные дельфины

— Эу-эу, полегче на поворотах! — не выдержала Женя. — Не придирайся к себе. Катька любит тебя — кому она позвонила, когда стало по-настоящему страшно? Не Серёже — тебе! Любовь, она, знаешь, по-разному проявляется. Ты глянь на ситуацию её глазами: ты же ей не разрешила на этот квест идти, а ей во как надо! — Женя провела ребром ладони по горлу. — Молодец девчонка, характер! Преодолеть, настоять на своём. Доказать друзьям, что она взрослая — друзья-то все небось постарше? Знаю я эту тему. Подросткам свойственно нарушать запреты, пробовать границы на прочность. Или возьмём эти чёртовы блины: она тебе их принесла, тебя порадовать хотела. Это же её труд. Ну, представь, что ей три, и она в садике из пластилина цветочек на картонку налепила — тебе. А кто такая эта воспиталка, которая её этому научила, ей вообще без разницы!

— Но ей не три! — Инга немного повысила голос. — Она должна понимать! — Она осушила бокал.

— Ты думаешь, если у неё грудь выросла, она перестала быть ребёнком? Ты ошибаешься. Она ещё дурында малолетняя. Внешне вытянулась, а внутри пока не успела. Характер уже проявился, а мозги пока… запаздывают немного. Многого просто не понимает.

— А многое делает в пику и назло.

— Наверняка, — охотно согласилась Холодивкер. — Но это её знамя: «Я есть, я существую! Мир теперь будет жить по моим правилам!» Она себя осознает как личность. И это не связано с её отношением к тебе, поверь. Она не стала любить тебя меньше, она не знает, как проявить это по-новому. Поэтому она придирается к себе, придирается к тебе…

— Ох, да что ты понимаешь! — вырвалось у Инги. Она тут же спохватилась, нахмурилась: — Извини.

— Да что я! Я действительно ничего не понимаю, — легко согласилась Холодивкер. — Я разбираюсь только в трупах, кошках и книгах, ты права. Куда уж мне понять живого подростка… Но послушай старую подругу: ты нужна нам всем. Катьке, Сергею, мне…

— Уж Сергею, конечно! Особенно сейчас!

— Поверь мне: такая связь никогда не обрубится. У вас общий ребёнок, а это на всю жизнь. А про хлам… Давай пойдём по этой логике до конца. Финальный продукт жизнедеятельности человека — отходы. С этим трудно спорить: всё превращается в мусор. В этом смысле торговые центры — это будущие многоуровневые помойки. А любой человек — это будущий труп. Зачем его лечить, дружить с ним, любить, если он всё равно превратится в материал, подлежащий переработке и утилизации? Долой вещи, долой людей! Есть в этих рассуждениях какой-то чёрно-белый максимализм подростка, извини за прямоту.

Холодивкер заказала ещё пиво. Инга угрюмо молчала.

— А с твоим расследованием что? — Женя попыталась переменить тему.

В бар ввалились две полупьяные девушки. Они обе были худы и облезлы, как лысые кошки.

— Пива! — радостно крикнула одна. Прядь челки у неё была окрашена в яркий синий павлиний цвет.

— За нас! — кричала другая, обритая почти наголо, с кольцом в носу. — Выпьем же и умрём!

Инга грустно, без улыбки смотрела на них.

— Вооот. — Холодивкер проследила за её взглядом. — А ты говоришь — у тебя проблемы! Прикинь, каково их мамашам?

— Да лучше б Катька покрасилась во все цвета радуги, чем мне врала, — хмуро сказала Инга. — А с расследованием полный тупик.

— Хрена себе тупик?! Что ты скромничаешь-то опять? Вы же с Кирюшей взяли Жербаткина за жопу, а на нём, между прочим, три трупа висит, весь Интернет гудит вторую неделю, как разворошённый улей!

— Погудят и забудут. В убийстве Куприянова и жены он не признается. А за Штейном, говорит, следил, потому что его как раз подозревал в том, что тот плохо на Аллу влияет. Ну и потом за мной — как за подругой Олега. Получился такой замкнутый круг: я подозревала Жербаткина, он подозревал меня.

— Слушай, а этот Харон тебя депрессует!

— Да нет, не думаю, что связано. Но надо сказать, что его аргументы довольно убедительны.

— Либо аргументы убедительны, либо они упали в благодатную почву. — Холодивкер задумчиво сузила глаза. — Знаешь что: мне даже интересно. Люблю загадки. Придёшь домой, напиши-ка мне или перешли, что он там тебе на уши вешает. Я переиграю его в кости, спорим?

— Спорить не буду, ты можешь всё, — улыбнулась Инга. — Но пришлю.

Глава 17

Пятнадцатого ноября в «Чёрных дельфинах» творилось что-то странное. Под общей рубрикой «Сегодня годовщина пробуждения Чернова» члены группы размещали свои посты на эту тему. Инга быстро поняла, что речь идёт о первой жертве группы, молодом мужчине лет тридцати, выстрелившем себе в живот, фотографии которого она видела в закрытой папке Штейна. Люди восхищались поступком Чернова и были готовы последовать за ним, не называя вещи своими именами.

К небольшим текстам в три-четыре строчки были приложены мрачные картинки: надгробные ангелы, безглазые куклы в пыли, чёрно-белое уныние спальных высоток, небо, отражающееся в грязных лужах. Это было похоже на день рождения какого-нибудь кибергота.

Такой активности участников Инга ещё никогда не видела. Кто-то даже разместил стихи: