Стена Калача как раз скрылась из вида. Платон задумался. А куда действительно девать коня? Ехать по дороге он совершенно не хотел. Видно же, как бедняга мучится под весом двоих людей, да ещё и со скарбом. Опять же, тракт. Ладно бы, мелкая дорога, просёлочная. Там и прохожих нет, можно поразмыслить о причинах такой редкой перемены отношения к нему со стороны Беляны и её отца. А на тракте люди…
С этими мыслями подъехали к большому двухэтажному дому с потемневшей деревянной вывеской. На дощатом щите был нарисован мощный битюг, запряжённый в нагруженную телегу. Текста не было.
Перед воротами стояли как раз две такие телеги.
– Это гостиница что ли?
– Ага, батюшка. Постоялый двор.
– А что ж его рядом с городом-то построили? Калач вон, в получасе.
– Так ворота ведь на ночь запирают. Не положено. Вот те, кто не успевают, здесь до утра и ждут.
Хозяин был маленький, полный мужчина с обширной плешью во всю голову. Только над ушами торчали в разные стороны длинные седые волосы. Платону он напомнил Джуззеппе из фильма про Буратино.
Трактирщик не спеша обошёл вокруг коня, тщательно пощупал живот, огладил шею, раздвинул пальцами мясистые лошадиные губы и, приблизив лицо к самой морде, осмотрел зубы.
– Ну что, молодой человек, – удовлетворённо сказал он. – Жеребец добрый. Я дам за него целковую гривну.
Платон так и не удосужился за всё время узнать стоимость коней на рынке, но был уверен, что цену трактирщик предложил маленькую. Уж больно довольное у него было лицо.
– Что ж гривну-то? Чего так мало?
– Ну, знаете ли… – самодовольно ответил покупатель. – Я же не спрашиваю, как зовут этого красавца. Да вы, думаю, и не знаете.
Он рукой остановил пытавшегося возразить Платона и продолжил.
– Опять же, вы, уверен, совершенно не в курсе, какое это накладное дело – содержать лошадей. Это, знаете ли, вам не табуретка – сел и поскакал. Их надо кормить, поить, убирать за ними. А что стоит одно лишь помещение? Не в коровнике же его держать.
Трактирщик с видимым удовольствием намотал на руку узду. Конь ему явно понравился.
– Опять же, где гарантия, что завтра ко мне не придут и не потребуют вернуть ворованного коня? Знаю, знаю, – он замахал свободной рукой. – Вы будете говорить, что жеребец достался вам в наследство от покойной бабушки. Но почему, скажите, я должен вам верить? Так что или гривна, или ничего.
Платон зло посмотрел на самодовольное лицо трактирщика и с удовольствием сорвал с его руки узду.
– Лучше ничего, – недовольно сказал он.
– Ну ладно, ладно. Я вижу вашу привязанность к этому замечательному животному. Поэтому даю две гривны.
– Три. Или мы уходим.
– Ой, вы явно пришли меня грабить. Три за безымянного непроверенного скакуна вам не дадут даже на новгородском рынке, величайшем в мире. Так что или две, или я тоже не хочу рисковать.
– А если две гривны и еды? – скромно подала голос Глаша.
Беляна вошла в горницу коназа, пятясь спиной. За собой она волокла большую и явно тяжёлую суму. С грохотом дотащила свою ношу до стола, откинула кожаный клапан, с большим трудом вынула чугунный горшок и поставила прямо на пол. Горшок недовольно звякнул.
– Вот, тятя. Добавь в сокровищницу.
– Что там ещё?
Владигор тяжело поднялся, обошёл стол и наклонился над чугунком. В глаза ему блеснули многочисленные золотые поделки.
– Откуда?
– Платон, когда уехал, передал. А я их видеть не могу. Тятя, может, не тать он? Ну не стал бы разбойник наворованное просто так отдавать!
– Не тать. Тать и есть. И этот горшок тому лишнее доказательство. Захотел отдохнуть, мирной жизнью пожить, вот и решил осесть в моём городе. А как жареным запахло, так всё бросил и дёру.
– Так ведь не бросил. Мне передал.
– Может, унести не смог? – неуверенно возразил коназ. – Что по силам было, взял, остальное тебе.
– Не взял он ничего. Мы с ним вместе это сокровище нашли, вместе дом покупали. А здесь всё, что осталось.
– Ох, доча. Задурил тебе голову твой Платон.
– Любит он меня.
– Может, и любит. А я вот, маму твою люблю. А ты? Любишь ли её?
– Люблю.
Девушка чуть не плакала. Она готова была разорваться на две части. Одна чтобы осталась с отцом, а вторая поехала посмотреть на любимого. Хоть издали. В глубине души Беляна не верила, что Платон и разбойник Карагоз это один и тот же человек. Но отец так перевернул всё его поведение при первой встрече, что кто угодно бы засомневался. Да ещё панцирь этот памятный. Она же сама его видела, хоть и издалека. Да и люди в прирубежье чёрного грифона очень точно описали. А теперь вот, оказывается, самое верное с её точки зрения доказательство, что Платон не тать, разбито в пух и прах.
– Ну, не плачь. Я за ним два десятка послал. Скоро вернут. Тогда и посмотрим, кто он есть.
Тут отворилась дверь и вошёл Бравлин.
– Ушёл, – коротко доложил он.
– Как?
– А я знаю? Мы с ратными аж до Усть-Бобровска доскакали. И сами не встретили, и никто не видел. В ворота не проезжал, на тракте не видали.
– Да что ж ты!.. – вскипел коназ.
– Охолонись, – спокойно ответил старый друг. – Ежели это и в правду тать, услышим о нём вскорости.
– Не тать он! – грозным голосом вставила Беляна. – Неужели вы не видите.