Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Дай бог никогда мне ее не видать, — сказал Аллен вздыхая, — лишь бы тот же зарок и на вас был положен.

— Почему же именно на меня? — спросил Ментейт беззаботно.

— А потому, — сказал Аллен, — что у вас на лбу написано, что вы друг друга погубите. — С этими словами он встал и вышел из комнаты.

— Давно он в таком виде? — спросил лорд Ментейт, обратясь к старшему брату.

— Дня три, — отвечал Ангус, — припадок уж проходит; завтра ему будет лучше… Что же, джентльмены, не оставляйте стаканов недопитыми. Здоровье короля Карла! Да здравствует король Карл{79}, и пусть тот ковенантский пес, который не желает ему здравствовать, отправляется в рай через Сенную площадь!

Тост был встречен всеобщим одобрением; за ним тотчас последовал другой, и третий, и четвертый; каждый был предложен в энергичной форме, и все имели политический и партийный характер. Однако капитан Дальгетти счел за нужное оговориться.

— Джентльмены кавалеры, — сказал он, — я присоединялся ко всем вашим тостам, во-первых, из уважения к здешнему гостеприимному и почтенному хозяину, во-вторых, потому, что не люблю в таких случаях придерживаться особенной точности; но заявляю, что, согласно предварительному уговору с этим благородным лордом, я удерживаю за собой право, невзирая на теперешнее мое снисхождение, хотя завтра же поступить на службу к ковенантерам, буде мне заблагорассудится.

Мак-Олей и английские гости вскочили с мест, услыхав такую декларацию, и, наверное, опять произошла бы драка, если бы в дело не вступился лорд Ментейт и не объяснил, какого рода уговор произошел между ними.

— Я все еще надеюсь, — сказал он, — что нам удастся заручиться содействием капитана Дальгетти, переманив его на нашу сторону.

— А если этого не будет, — сказал лэрд, — то и я со своей стороны предупреждаю, что ничто происходящее сегодня, ни то, что он откушал моего хлеба и соли, ни то, что отвечал на мои тосты как виски и бордоским вином, так равно и шафранной настойкой, не помешает мне расшибить ему голову до самого затылка.

— Сделайте одолжение, — отвечал капитан, — если только мой палаш не сумеет защитить моей головы, что ему не раз случалось делать в таких оказиях, которые были поважнее вашего гнева.

Тут лорд Ментейт опять вмешался и с немалым трудом таки успел восстановить доброе согласие, после чего завершили мировую еще несколькими серьезными выпивками. Однако Ментейт постарался закончить пиршество раньше того, чем было принято в замке, ссылаясь на усталость и нездоровье. Такое распоряжение несколько огорчило храброго капитана, который в числе других привычек, приобретенных в Нидерландах, нажил пристрастие к питью и способность к вмещению изумительного количества крепких напитков.

Хозяин сам проводил их в спальню, то есть в длинную галерею, где стояла одна большая кровать под клетчатым пологом, на четырех колонках, и несколько длинных плетеных корзин, поставленных вдоль стены: три из них, наполненные цветущим вереском, были, очевидно, приготовлены для гостей.

Ангус Мак-Олей отвел несколько в сторону лорда Ментейта и сказал ему:

— Вас нечего учить, милорд, как у нас в горах устраиваются ночлеги. Только мне что-то не хотелось оставлять вас на ночь вдвоем с этим немецким бродягой, и потому я распорядился приготовить постели для ваших слуг тут же, в галерее. Ей-богу, милорд, нынче такие времена, что ложишься спать с целым и здоровым горлом, способным преисправно глотать виски, а наутро, того и гляди, оно окажется разинутым вроде устричной раковины.

Лорд Ментейт искренне поблагодарил его, говоря, что это то самое устройство, о котором он сам хотел просить его, потому что, хотя он нимало не опасается неприязненных действий со стороны капитана Дальгетти, но Эндерсона желал бы иметь постоянно при себе, потому что он не совсем слуга, а нечто вроде джентльмена.

— Я еще не видал этого Эндерсона, — сказал Мак-Олей. — Вы его наняли, вероятно, в Англии?

— Да, в Англии, — отвечал лорд Ментейт, — завтра утром вы его увидите. А пока желаю вам спокойной ночи.

Мак-Олей после этого ушел из комнаты и только что намеревался мимоходом обратиться с таким же приветствием к капитану Дальгетти, как заметил, что тот увлеченно занялся осушением большого кувшина с поссетом{80}; находя, что нечего ему мешать в столь похвальном занятии, хозяин без дальнейшей церемонии удалился.

Почти в ту же минуту вошли слуги лорда Ментейта. Почтенный капитан, начинавший ощущать некоторые неудобства после столь обильного угощения, принялся было расстегивать крючки своего панциря, но нашел, что это становится слишком трудно, и, слегка икнув, обратился к Эндерсону с такими словами:

— Эндерсон, мой любезный друг, ты, вероятно, читал в Писании, что скидывающий свои боевые доспехи не должен хвастать этим наравне с надевающим… Нет, кажется, это не так сказано. Ну, все равно, дело в том, что я рискую заночевать в этом панцире, подобно многим честным воинам, которые уж и не проснулись никогда, если ты не поможешь мне расстегнуть вот эту пряжку.

— Помоги ему расстегнуться, Сиббальд, — сказал Эндерсон другому слуге.