Черный крест

«Интересно, подумал я, глядя ей в след, она принимает таблетки?»

Среднего роста, карие, маслянистые, по­хотливые глаза, черные волосы. Кстати, людей, которые не принимают таблетки, видно сразу. Света, не знаю точно, ну очень похожа на тако­го человека.

— На следующий день в одиннадцать утра, заходя в конференц-зал, удивляюсь, обнару­жив в длинном списке выступающих по теме «Черный крест» свою фамилию. Ближе к сере­дине. В зале много людей, все они из нашего НИИ и так или иначе имеют отношение к про­екту.

В 11:35 наконец приходит «зам», и все рас­саживаются. Сначала звучит гимн России — все встают, положено по уставу поднять пра­вую руку вверх со сжатым кулаком, поют. Далее минута молчания в память обо всех, павших на нашем пути в царство мира и правосудия. По­том все садятся. Начинается конференция, всю дорогу сопровождаемая мерным гулом разговоров в зале.

Я сел во втором ряду и только потом заме­тил, что ко мне незаметно подсела Светлана. Улыбаемся друг другу. Только между нами раз­ница в пропасть. Я в отличие от нее таблетки пью регулярно. Сияя улыбкой, Света мне про­тягивает приказ — направление на обследо­вание к врачу-психологу. Боже! А я уже про это совсем и забыл!

— Что, лейтенант, нервишки шалят? — спра­шивает она меня, сама так сильно походя на рыжую хитрую лису из детской сказки. Но все наши сказки с хорошим концом. Это еще мой дед придумал, что так должно быть. В конце концов придет тот, кто объяснит хитрой лисице, как надо себя правильно вести. В добропоря­дочном лесу.

07. В президиуме председательствуют этот замзамзам, а так же наш Карпель и Князев. В середине всей этой встречи, как бы невзна­чай, думая, видимо, что я слушаю всю эту око­лонаучную, а чаще всего просто мракобесную чепуху, Князев спрашивает как бы зал:

— А что по этому поводу думают, скажем, наши молодые сотрудники, смена наша, так сказать? Вот, давайте спросим Тарасенко Алек­сея.— При этом Князев повернулся к предста­вителю Первого и что-то ему сказал,— види­мо, что я взорвал черный крест.

Тогда я, часто переводя взгляд с этого за- мазама на Князева, на Карпеля и потом сно­ва, высказал свое сугубое мнение «по пово­ду». Я сказал, что черный крест, по моему мне­нию, не имеет отношения к жизни в принципе никакого. Поэтому использовать его для вос­крешения кого бы то ни было неправильно.

— Вот, если тело мертво. Тело животного или человека — не важно. Тело мертво по ка­ким-то внешним, внутренним причинам. Но оно однозначно мертво. Решал ли, снимал ли чер­ный крест проблему, причину, по которой тело стало мертвым? Нет. Но наоборот, он «заво­дил», заставлял «работать» тело, несмотря на то, что причины, по которым тело стало мерт­вым, остались. Мы имеем дело не с тем, что из тела как бы «вышла» смерть. Но с тем, что тело стало функционировать, несмотря на смерть. А это уже какая-то новая форма жизни. Или старая форма жизни. Но никак не восстанов­ление того же тела, с той же (простите за эти слова) душой вновь. Мы имеем, так сказать, дело с мертвым телом, которое вновь начало шевелиться, но никак ни с тем, что как-то вос­становили прежнюю, досмертную жизнь в ста­ром теле. Как крест это делал? Думаю, что здесь мы имеем дело с какой-то новой (или старой), еще не изученной, радиацией. У меня всегда отклонялась от нуля стрелка счетчика [ейгера, когда я подносил его к кресту. Но по­том она снова показывала на ноль.

Меня поблагодарили. И Князев сказал, что я могу садиться. Но замзама, перебив его, задал мне вопрос: если уж я принял такое дей­ственное участие в проекте — каково мое мнение: что делать с проектом «Черный крест»?

И тут я говорю то, что, наверное, не должен был говорить:

— Судя по всему, насколько я понимаю, «наверху» уже решили этот вопрос, проект закрывается, а материалы по нему уничтожа­ются?

И тут зал смолк. А по выражению лица за- мазама постепенно понимаю, что наверху воп­рос о судьбе проекта еще открыт. И даже более того — кто-то, видимо, очень заинтересован в продолжении работ. Желая снять неловкость паузы, Карпель шутит в микрофон, так, чтобы слышал весь зал:

— Радикализм молодости!

По окончании совещания я одним из пер­вых выхожу из зала, включаю «форсаж» сразу по завершении исполнения гимна КГБ. Я вы­бегаю в коридор — мне очень не хотелось бы «иметь разговоры» с Карпелем; и тут происхо­дит вот что: наверное, впервые лет за 30-35, в этом самом надежном подземном бункере с автономным обеспечением всем, чем можно, на месяц гаснет свет. Вернее, даже не гаснет, а так, моргает на пару секунд. Но я оказыва­юсь один в темноте.

Когда же свет «моргнул» и снова зажегся, чувствую, что за мной кто-то стоит. Я обора­чиваюсь — фу, это всего лишь Света, у нее шутки такие. Она снова мне улыбается и говорит, что мне пора к «психу» с моими «про­блемами».

— Ах да, кстати. Да тут еще и по пути.