Черный легион

В этот раз Черчилль предложил полковнику О’Коннелу явиться с докладом к нему в кабинет. Полковник воспринял это как плохой признак. Ясно, что в своем кабинете премьер-министр и говорить с ним будет как высокопоставленное лицо. Но это эмоции. Их нельзя было принимать в расчет.

Ровно в шестнадцать О’Коннел стоял в приемной. Секретарь встретил его довольно холодно. Полковник сразу же почувствовал, что тот не был предупрежден о его визите.

– Извините, сэр, вы не значитесь среди лиц, которых господин премьер-министр имеет удовольствие принимать сегодня, – подтвердил его догадку этот привратный манекен-служака.

– Я так не думаю.

– Странно. Как я должен истолковать ваше заявление?

– Доложите господину Черчиллю, что прибыл Ирландец.

– Считаете, что этого окажется достаточно, сэр?

– От вас требуется только доложить.

Секретарь оглянулся на дверь кабинета. Он решался.

– Прошу прощения, сэр. Ирландец? Прикажете понимать это как фамилию?

– Я знал человека, фамилия которого Британец, – вежливо ответил О’Коннел. – Видимо, ему крупно не повезло в этой жизни.

– Он тоже был военным?

О’Коннел сочувственно улыбнулся: потрясающая логика общения.

– Так и будет доложено, сэр.

53

Черчилль сидел, навалившись грудью на стол и подперев сомкнутыми руками нос. Отчего тот казался еще более мясистым, а потому безмерным.

– Хотите сказать, полковник, что «сундук мертвеца» уже у них? – спокойно, не срывая с себя маски отрешенности, поинтересовался премьер-министр, глядя при этом не на стоящего перед ним полковника, а куда-то в сторону, скорее всего – в никуда.

– К сожалению, сэр. Тому есть подтверждение.

– Какое именно? – настороженно уставился он на полковника.

– Фотография, опубликованная немецкой газетой.

– Она при вас?

– Нет. Но я видел ее в нашем офисе, у генерала. Раздобыть ее – не составит особого труда.

– Так раздобудьте же, мистер О’Коннел, раздобудьте. Что вас останавливает?

«А ведь сейчас он смотрит на меня с тем же сочувствием, с каким я только что смотрел на его привратного манекена».

– Постараюсь.

– Ради любопытства: немцы знают о содержимом «сундука»? – Черчилль так и не предложил полковнику сесть. О’Коннел стоял перед ним навытяжку, словно провинившийся фельдфебель перед главнокомандующим.

– К сожалению, сэр. Вынужден признать.

– Об этом тоже сообщает германская пресса? – вновь поднял на него усталые глаза Черчилль. Но теперь в голосе его зазвучала уже не покровительственная великосветская ирония, а суровая тревога, откровенно приправленная обычным человеческим страхом.

– Косвенно. Указывалось, что приблизительно в течение десяти-двенадцати часов чемодан находился в руках офицеров СД. Он не поместился в самолете, который эвакуировал Муссолини с вершины горы Абруццо. Самолет был двухместный. Летело трое: пилот, Муссолини и Скорцени. Садясь в кабину, Муссолини пытался втащить и свой чемодан.

– Но ему этого не позволили, – отрешенно кивал Черчилль. – Для такого чемодана места в самолете не нашлось бы даже в том случае, если бы они втроем летели на огромной военно-транспортной машине.

– Уверен, что там, на Абруццо, они еще не подозревали, что в «сундуке мертвеца», как вы изволили выразиться, содержится нечто очень важное. Немцам и в голову не пришло, что, арестовав дуче, тайная полиция не изучила содержимое его сундука и не изъяла все, что может представлять хоть какой-то интерес.

– Вам бы такое могло прийти в голову?

– С трудом.

– А теперь письма перефотографированы, – мрачно подвел итог этого обмена мнениями Черчилль.

– Несомненно.

Премьер взглянул на него осуждающе. С какой легкостью (с каким легкомыслием!) полковник от контрразведки согласился с этим! И не похоже, чтобы ощущал какое-то угрызение профессиональной совести.

– Тем не менее до сих пор немцы не раскрыли сути этих писем. Точнее, не осознали их важности.

– Или попросту не спешат обнародовать их.

– Как думаете, почему?

– Ответ, сэр, ясен вам так же, как и мне. Пока продолжается война, СД раскрывать карты не станет. Это был бы выстрел вхолостую. Кто-то из политических деятелей неплохо отзывался о дуче, о фашизме? Ну и что? Сталин тоже не сразу признал в нем врага. Как и в Гитлере. Нет, сейчас это не вызовет нужного резонанса ни в Германии, ни за ее пределами. Особого, решающего резонанса, – уточнил О’Коннел. – Они приберегут письма. Чтобы потом превратить их в предмет торга.

– Откровенно, – недобро сверкнул взглядом Черчилль. И полковник понял, что переступил ту черту, переступать которую не имело смысла.

54

Вначале все это показалось Фройнштаг кошмарным сном, обычным предутренним сексуальным бредом. Но вот остатки сна начали развеиваться, и Лилия все явственнее осознавала, что и эта рука, безжалостно терзающая ее грудь; и впивающиеся в шею – с такой яростью, словно кто-то хотел разорвать ее сонную артерию и жадно припасть к ней, будто к роднику, – губы; и эта сладостная боль, неожиданно пронзившая все ее естество и постепенно возбуждавшая поугасшую было за ночь страсть греховной плоти…

…Все это – на самом деле, все происходит наяву.