Черный легион

– К фюреру пойдете вы, Скорцени. Лично вы, – вдруг проговорил он таким заговорщицким тоном, словно собирался отправить своего подчиненного в приемную фюрера, снабдив его миной. – По многим соображениям это куда удобнее сделать именно вам.

«Особенно удобно будет отвести от себя неприязнь Шелленберга, вашего основного соперника, обергруппенфюрер», – мог бы заметить по этому поводу Скорцени, если бы подобное замечание когда-нибудь простилось ему.

Однако в стенах управления СД следовало отказываться от подобных диверсантских замашек и примерять фрак придворного дипломата. К его величайшему неудовольствию, потребность в таком перевоплощении возникала все чаще. В зависимости от настроения и обстоятельств это приводило первого диверсанта империи то в унылую ярость, то в яростное уныние.

– Не знаю, готов ли я к этому визиту. А главное – готов ли к нему фюрер.

– Вы отправитесь к нему завтра же, – не вникал в смысл его слов Кальтенбруннер. – Я помогу пробиться к фюреру, как бы он ни был занят. Вы должны будете сказать ему все то, что должны сказать именно вы, человек, которому он безраздельно доверяет.

– И на которого возложено выполнение операции «Большой прыжок», – все еще озадаченно напомнил Скорцени о главном аргументе и тем самым по существу дал согласие на рейд в рейхсканцелярию.

– После того как фюрером будут сделаны надлежащие выводы, мы получим возможность основательно заняться и агентурой, и берлинскими штатами абвера. Не мешало бы полностью перемолотить его и заставить работать на нас. Это невыносимо, что нам приходится соперничать не столько с вражескими разведками, сколько с контрразведкой собственной армии.

– Я доложу об этих наших соображениях Гитлеру.

– Вот тогда мы, наконец, докопаемся до тех генералов и прочих предателей, которые непонятно за какие вознаграждения продают все самое святое, что только способно рождаться в наших умах и штабах. Я сам готов встретиться с полковником Массоном. И, если потребуется, вытряхнуть из этого магистра идиотской ложи всю его гнилую душу. Они у меня быстро обнаружат стольких русских агентов, скольких в Швейцарии не работало за всю историю их меняльной конторы.

– Хорошо, я готов к докладу фюреру, – еще прочнее утвердил его во всех замыслах Отто Скорцени.

– Я же тем временем встречусь с Борманом. Нам тоже есть о чем поговорить.

«Наконец-то названо имя того человека, который и поможет мне попасть на прием к Гитлеру, и поддержит в поединке с абвером. Если только поддержит, – подумал Скорцени. – А ведь «особые» отношения Кальтенбруннера с Борманом уже ни для кого не секрет. И это только Кальтенбруннер с его медвежьей неповоротливостью не пользуется подобной дружбой».

61

– Ну все, все! – почти в отчаянии прокричала Анна. – Насытились, хватит! Уходите, убирайтесь вон. Да уводите своего померанца, иначе сам он отсюда не выберется.

Только этот решительный и властный приказ хозяйки квартиры заставил Фройнштаг немного повременить с исходом из райского ложа. Она не собиралась выметаться отсюда вместе с целым табуном потных жеребцов.

– Пожалуй, она права, – растерянно проговорил обер-лейтенант, сделав робкую попытку подняться. – Самое время уходить.

– Вы тоже лежите, обер-лейтенант, – вновь перешла на «вы». – Можете считать, что вас эта истерика пока не касается, – налегла Фройнштаг рукой ему на грудь.

Это был жест почти мужской солидарности. Она не могла допустить, чтобы с парнем, который только что страстно ласкал ее, обходились столь же негостеприимно, что и с теми, кто, ворча и похихикивая, одевался в комнате Анны Коргайт.

Ухажеры Анны еще попробовали намекнуть, что не мешало бы подлечить свои головы и немного подкрепиться, однако она была настроена воинственно, и вскоре вся компания оказалась выдворенной на лестничную площадку. Хорошо еще, что при этом мужчинам не пришлось выметаться через их комнату.

– Святая заступница… – взмолилась Анна, прикрыв дверь и бросаясь на свою скрипучую кровать. – Когда же ты, стерва, наконец насытишься и угомонишься?

– Это она о себе? – прошептал обер-лейтенант.

– Нет, о Марии Магдалине, святой заступнице, – съехидничала Фройнштаг.

– Сколько раз ты давала себе слово, – продолжала нравственное истязание Анна. – Сколько раз проклинала и заклинала себя…

– Зачем она так? – сочувственно покачал головой обер-лейтенант. – Ведь ничего особенного не произошло, – шепотом убеждал он Лилию, проводя теплой, слегка подрагивающей ладонью по ее шее, лицу, волосам…

– Пусть облегчит душу. Нам с тобой не мешало бы сделать то же самое.

– На фронте вы не были. Иначе не считали бы трагедией то, что всего лишь является очередной причудой жизни.

– Слушай, ты, «причуда жизни», – не сдержалась Лилия. – Отвернись, я поднимусь первой. Теперь мне бы только добраться к себе и залечь в ванную. Внемля раскаяниям Коргайт, я и сама раскаялась.

Тем временем в комнате неумолимо быстро светлело. Утро обещало явиться сюда если не теплым, то по крайней мере сухим и солнечным. Фройнштаг это вдохновляло. Вчерашний холодный, туманный Берлин отторгал ее от себя.