Черный лис. Том 2

А мне уже совсем тепло, и почти ничего не болит. Только в груди открылась огромная дыра, в которую падают планеты, звёзды и целые галактики…

— Рука! Что у него на руке? — это опять князь. А может, и нет. Я уже не понимаю.

Передо мною вновь горбатый мостик, переброшенный через речку, что течёт рядом с домом, в котором бабушка неизменно, когда бы ты не появился, печёт пирожки… И моя сестра, взяв меня за руку, говорит:

— Ты получишь то, что хочешь. Но совершенно не тем способом.

Нестерпимая боль возвращает меня в реальность. Я хочу заплакать. Действительность просто ужасающе не похожа на чудесный сон, в котором я наконец-то могу говорить с сестрой.

Но ничего не выходит. Слёз нет. Глаза остаются сухими.

— Владимир, вы меня слышите? — надо мной опять лицо Хякурэн. На мгновение мне кажется, что это Сакура, но у Сакуры волосы светлые, а у этой девушки — чёрные, как вороново крыло… — Моргните два раза, если слышите.

Я послушно исполняю требуемое.

Но со мной говорит не Белый Лотос. Та назвала бы меня Курои…

— Мы отвезём вас в больницу. Там вам сделают операцию: вытащат пули, и потом можно будет зарастить раны…

Я пытаюсь сказать, что меня нельзя никуда везти. Но из горла вновь идёт кровь, и я только булькаю, мотая головой.

— Его нельзя никуда перевозить, — а вот это голос князя Соболева. Его-то точно ни с каким другим не перепутаешь. — Мой внук жив лишь благодаря Артефакту. Только Кладенец не даёт ему умереть. Так что делайте операцию прямо здесь.

— Но…

— Никаких «но». — Говорите, что вам нужно и через минуту это у вас будет.

Глава 13

Открыв глаза, я долго не понимаю, где нахожусь. Вижу белый потолок, идеально ровный, и первая мысль: я в капсуле метасендера, в Корпусе.

Дома.

Но потолок гораздо выше, и это значит, что я лежу в каком-то помещении. В груди неприятно булькает, а голова лёгкая, словно набита перьями.

Заметив боковым зрением прозрачную трубку и проследив её взглядом, я понимаю, что трубка кончается иглой, воткнутой мне в руку…

Рядом, на табурете, сидит человек и неотрывно смотрит на меня.

— Здравствуй, Володенька, — говорит он, когда глаза наши встречаются. — С возвращением.

Пласт памяти всплывает откуда-то со дна, покрытого мутным, густым и тягучим илом.

— Бестушефф, — в горле пересохло. Язык не слушается и противно липнет к зубам.

Соболев поднялся, в его руке появилась чашка с носиком, из каких поят детей. Он приблизил этот носик к моим губам и наклонил.

В горло полилась приятная жидкость, чуть сладковатая, с терпким ароматом.

— Липовый чай с мёдом, — сказал князь. — Он придаст тебе сил.

— Бестужев, — повторил я, отдышавшись. Головы поднять не удалось, поэтому говорить пришлось лёжа, глядя в потолок, и только изредка бросая косой взгляд на Соболева. — Его уже схватили? Что удалось узнать?..

Лицо Соболева казалось странно напряженным, замкнутым. Седая щетка усов нервно шевелилась под носом — но на этом и всё.

— Мы никого не задерживали, — наконец сказал князь.

— Но почему? Ему удалось скрыться? Я же видел, что Белый Лотос стреляла в магистра. Она не могла промахнуться…

— Хякурэн не стала стрелять, — голос князя оставался нейтральным, но где-то глубоко — я это чувствовал — клокотала ярость.

— Ничего не понимаю, — грудь моя крест-накрест была перетянута бинтами, и на белой хлопковой ткани проступали свежие красные пятна… — Покушение на наследника клана, прямо в его спальне. И вы ничего не будете делать? Или… вы не можете.

Последний вывод я сделал, когда князь Соболев, — Соболев! — отвёл взгляд.

А в моей груди клокотало отчаяние. Впрочем, там много чело клокотало — какие-то жидкости, неприятные выделения, — но главным, всепоглощающим чувством, была ярость.

Этот человек пришел в мою спальню. Он угрожал мне! Он совершил наглое, ничем не обоснованное покушение. Он должен ответить.

— Сэмпай, можно я?

Оказывается, с другой стороны кровати тоже кто-то сидел. И даже не кто-то, а сама Белый Лотос.

— Но…

— Вам надо отдохнуть, Алексей-сан, — в её голосе появились непривычно мягкие нотки, я таких ещё не слышал. Разве что, когда она говорила с отцом… — Идите. Поешьте, примите душ. Может быть, немного поспите. А я никуда не уйду. Обещаю.

Князь наклонился и сжал мою руку — осторожно, чтобы не задеть капельницу. А потом встал и пошел к двери. Спина ровная, словно из дерева. А ноги — как циркуль, почти не гнутся…

Когда дверь закрылась, я перевёл взгляд на девушку.

Она переоделась: лёгкое бальное платье сменилось белым кимоно из жесткой, стоящей колом материи. Перечёркнутое чёрным поясом, оно напоминало бумагу для оригами — с острыми гранями, по которым нужно сгибать, чтобы получилась фигурка.

Из широких рукавов высовываются тонкие смуглые руки, а голова возносится над воротником гордо, как неприступная крепость. Впечатление усугубляет сложная, с множеством заколок, причёска.

— Я не собиралась стрелять в Бестужева, — просто сказала она. — Это было бы… контрпродуктивно. Ему не страшны пули. Но тем не менее, это могло создать неприятный прецедент. Было бы очень сложно оправдаться. Даже мне.