Черный лис. Том 2

— Если мой отец узнает, что меня взяли в заложники, — проговорил Фудзи. Теперь о проведенных в бункере часах свидетельствовали лишь красные каёмки ногтей, продранная во многих местах одежда и не слишком чистые волосы. Все ссадины, царапины и болячки зажили. Не осталось даже шрамов. — Он будет в ярости. Потеря лица — хуже смерти.

— А он узнает? — быстро спросила Салтыкова. Глаза её, два прозрачных леденца, остались безмятежными.

— Я не слишком часто говорю с отцом, — глядя прямо на неё, сказал Фудзи.

— В данных обстоятельствах — это меньшее, что мы можем для вас сделать, принц, — кивнула мадам секретарь.

Если император Ёмэй узнает, что русский полковник похитил и пытал его сына, — подумал я. — Это послужит отличным поводом развязать новую войну.

— А как же процесс? — спросила Любава. — Полковник останется безнаказанным? Вы видели, где они его держали, тётя? Надо было спуститься, и понюхать…

— Мы найдём к полковнику другой подход, — чуть громче, чем обычно, сказала Салтыкова. — Только и всего.

— Но тётя…

И в этот миг лимузин подбросило. Мы повалились друг на друга, кто-то из женщин вскрикнул: пролился горячий чай.

Нас снова подбросило, теперь уже в другую сторону. С той стороны бронированного кузова доносились глухие удары.

— Нас атакуют, — сообщила Салтыкова.

Глава 21

— Это Бестужев, — сказал Фудзи.

— Вы уверены? — откуда-то из-под стола уточнила Салтыкова.

— Убеждён, — верхом на Фудзи сидела Любава, и голос его звучал несколько сдавленно. — Ему ничего не остаётся, как пойти ва-банк.

Госпожа председатель уже вскарабкалась в своё кресло и теперь поправляла одежду.

— Он несколько раз приходил в бункер, — добавил Фудзи. Они с Любавой уже разобрались, где чьи конечности и тоже уселись на места. — Знаете, Данила Андреевич человек очень изобретательный, — он вновь тронул шею, сзади. — И цепкий. Как бульдог.

Когда мы все разместились в креслах, те изменились. Исчезли твёрдые подлокотники, сиденья углубились, сделались более упругими. Наши тела обхватила мягкая упряжь.

— У нас нет доказательств, — Салтыкова уже нацепила очки и что-то просматривала, быстро двигая глазами.

— Он сам признался, что дракон, который атаковал самолёт Соболева — его работа, — сказал Фудзи. — Граф решил похвастаться: чего он смог добиться с помощью не одного Артефакта, а нескольких, связанных в цепь. Утверждал, что тварь, которую в конце концов уничтожили мы, втроём, он создал в одиночку.

— Тем не менее, нам нужны доказательства, которые можно предъявить в суде, — гнула своё госпожа председатель. — Или хотя бы государю.

Мне показалось, что Любава собирается что-то добавить. Но Салтыкова бросила на девушку предостерегающий взгляд, и та промолчала.

Стёкла очков Салтыковой вдруг осветились, и тут же потухли.

— В Каховку ехать нельзя, — сказала она сделавшимся вдруг чужим и жестким голосом. — Князь прислал сообщение: на поместье напали неизвестные личности.

Ёкнуло сердце: я переживал за Соболева. Этот несгибаемый человек принял меня в семью, признал своим по крови — и теперь я ощущал чисто родственный страх за его жизнь.

— Новое сообщение, — объявила Салтыкова. — Князь сообщает, что волноваться не о чем: в поместье достаточно защитников, а дом отлично укреплён. Они справятся.

— Вы спрашивали: нужна ли ему подмога? — догадался я.

— Разумеется, — мадам секретарь сняла очки. Но убирать их не стала, просто держала в руке. — Князь Соболев находится в списке Первых людей государства. Мы обязаны заботиться о его безопасности.

Я отметил это «мы». Интересно: она имеет империю в целом, или только своё управление?

А затем госпожа секретарь кивнула, словно получила сообщение, и оглядела нас, троих, прозрачным леденцовым взором.

— Новые сведения: в данный момент нападения осуществляются и на другие великие дома: поместье Орловских в осаде, так же, как и резиденции Дашковых, Голицыных, Шетарди, Набоковых… — она на миг замолчала.

— Как вы это делаете? — вырвалось у меня.

Я предполагал, что её очки — инструмент дополненной реальности, именно через него Салтыкова связана с «мальчиками» — своими ручными Иск-Инами, бесконечно переваривающими информацию в своих кремниевых кишках.

Но я ошибся. Даже не надевая очков, откуда-то она всё знала.

— Импланты, — шепотом ответила Любава, пока госпожа секретарь, уйдя в себя, что-то обсуждала с невидимым собеседником. А может, отдавала приказы, руководила сопротивлением… — Тётя пережила сложнейшую операцию на мозге. У неё была травма… В общем, заодно ей вживили в голову что-то вроде микрочипа.

— Киборг? — я вновь был удивлён.

Как-то вечером, за бокалом вина, Соболев показал мне одну забавную вещицу. Называется «матрёшка». Такая деревянная кукла — шкатулка. Открываешь — а в ней кукла поменьше, и так — до тех пор, пока самая маленькая матрёшка не станет величиной с горошину…

Мир Тикю напоминал мне такую шкатулку.

— Тётя не любит, когда о ней так говорят, — хитро улыбнулась Любава.

— Но за глаза её так называют буквально все, — кивнул Фудзи.