Черный мел

Фермер упорно стоит к нам спиной — выкладывает скользкую яичницу на тарелку. Потом берется за тяжелую сковороду, на которой жарился бекон. Пробует переложить ломти на блюдо деревянной ложкой, но бекон прилип, ничего не получается. Он все больше мрачнеет. Сковорода в руке опускается ниже и ниже, как увядший цветок в вазе.

Он не роняет сковороду, а переворачивает ее на тарелку. Тарелка разбивается, сковорода задевает край рабочего стола и с грохотом летит на пол.

Мама Чада вздрагивает и зажимает уши руками. Ах, Фрэнк! — говорит она.

Фермер поворачивается ко мне и разражается криком. Если мой сын уверяет, будто я что-то придумал, значит, он врет! Как можно обзывать выдумкой то, что действительно было — тем более размером почти с десятицентовую монету! А все случившееся потом только к лучшему… для всех, а не только для него. Он от рождения неблагодарный эгоист!

Вдруг я слышу грохот сзади и поспешно оборачиваюсь. Мать Чада так быстро вскакивает со своего стула, что стул падает. Она вцепилась в угол стола и кричит на мужа: Фрэнк, с меня хватит! Она больше не сдерживается. Хватит и того, что я его теперь совсем не вижу! Она опускает голову и понижает голос. А теперь уходи, просит она. Прошу, Фрэнк, уйди отсюда. Займись чем-нибудь. Хотя бы… покорми скотину.

Скотину еще рано кормить, отвечает фермер с плохо сдерживаемой злобой.

Гнев захлестывает мать Чада, она кричит, будто у нее отказали тормоза. Хватит, надоело! Больше не собираюсь тебя слушать! Тринадцать лет слушала, но больше не желаю! А теперь оставь беспорядок, ты сам его устроил, и ступай кормить скотину!

Фермер вытирает руки о джинсы. Его жена тяжело дышит, она опустила голову и не смотрит на него.

Он снимает с крюка у двери бейсболку, кое-как нахлобучивает ее на голову и выходит.

Извините, обращается ко мне мать Чада. Очень неприятно, что это произошло при вас. Она поднимает стул. Сейчас я что-нибудь приготовлю.

LXXIV(iii).Она молча наводит порядок и готовит, я молча ем.

Из окна кухни виден большой хлев из шлакоблоков под рифленой крышей. Над низким строением возвышается металлическая силосная башня. Фермер подходит к хлеву, садится у входа, закуривает. Докурив, он ждет минуту и закуривает еще одну сигарету.

Мама Чада забирает у меня тарелку, я благодарю ее.

Она моет посуду и смотрит в окно на мужа. Тут она вдруг говорит: я никогда не брошу мужа, что бы он ни натворил. А вот он, наверное, меня бросил бы… Она тщательно моет щеткой вилки, оттирает каждый зубец. Нет, к другой женщине он бы не ушел, продолжает она, даже если бы с кем и познакомился… Не переставая говорить, она возвращается за стол, садится на свое место, вытирает руки о посудное полотенце. Я хочу повидаться с сыном, тихо произносит она. Только чтобы мужа рядом не было. Вы уж, пожалуйста, ему передайте. Где угодно, где он захочет. Я могу приехать к нему в Нью-Йорк — вряд ли он захочет возвращаться сюда. Она вытирает руки, поднимает на меня глаза и продолжает: Фрэнк кормит скотину каждый день в полдень. Она смотрит на настенные часы. Без пяти двенадцать. Если вы позвоните мне как-нибудь в пять минут первого, я сразу пойму, кто это. Позвоните?

Не знаю, отвечаю я. Но мать Чада убита горем, и я быстро добавляю: хочу сказать, не знаю ваших отношений в семье…

Ах вот оно что, говорит она, значит, Чад вам не объяснил?

Я качаю головой. Нет, и мне не хочется встревать в семейный скандал, причины которого я не знаю. Я не имею права лезть в чужие дела.

Вы правы, говорит она, слегка всхлипывает и кладет полотенце на колени. Ума не приложу, с чего лучше начать… Вы действительно ничего не знаете?

Я вздыхаю. Чад рассказывал об учебе в школе. И я знал — он вырос на ферме. Потом ему пришлось раньше времени уехать из Питта, но почему, он не объяснил. Вот и все.

Ясно, говорит она. Тогда ладно. Только не торопите меня, ладно? Я киваю, и она вытирает лицо тыльной стороной ладони.

Мама Чада встает, включает плиту, достает из холодильника цилиндр в форме колбасы. Из кухонного шкафчика берет пакет с шоколадной крошкой. Повернувшись ко мне и прижимая к себе тесто и пакет, поясняет: я добавляю шоколадную крошку в покупное тесто — это мой секрет. Только никому не рассказывайте.

LXXIV(iv).Он родной отец Чаду, начинает она, никаких сомнений тут быть не может… Наверное, зря я так сказала… Да, начало не очень удачное.

Мы с Фрэнком поженились поздно, продолжает она, во всяком случае, для людей нашего поколения. Обоим было уже за тридцать. И забеременела я не сразу. Так что Чад у нас единственный. Она поднимает глаза к потолку. Нет, наверное, надо как-то проще…