Черный Новый год

Напротив калитки, около мусорных контейнеров, освещенная уличным фонарем, стояла голая страшная фигура мужчины с отрубленными руками, которые висели у него на шее, будто хомут или ожерелье: правая рука вцепилась пальцами в основание левой, левая вцепилась в основание правой. От шеи до паха шел через все туловище грубый шов. В животе под этим швом что-то шевелилось, натягивая бескровную кожу изнутри, словно туда засунули некое живое существо. Лицо этой фигуры тонуло в вертикальном разломе, как от удара топором. Внутри разлома виднелись два глаза, ушедшие внутрь и смотревшие друг на друга.

Фигура источала злобу и властную угрозу. Казалось, она здесь в своих законных владениях, где имеет право на все.

Отрубленные руки на шее шевельнулись, их пальцы разжались, и ромбовидная фигура, ими образованная, распалась, руки же повисли в воздухе, медленно вращаясь. Они неторопливо поплыли по воздуху в сторону Дрюни. Пальцы шевелились, будто щупальца подводных существ. Дрюня застыл на месте. Эти медленно плывущие к нему руки завораживали его. В шевелении пальцев чудился какой-то зловещий смысл; возможно, пальцы «произносили» заклинания на языке магических жестов.

Когда руки приблизились, Дрюня ощутил тошнотворный запах дохлятины и еще чего-то невыносимо сладковатого.

Руки подплыли еще ближе, и своими холодными пальцами начали ощупывать Дрюнино лицо. Вспомнилось, как цыганки не раз гадали ему по руке, пальцем водя по ладони – Дрюня очень любил совать руку гадалкам, – и сейчас ему показалось, что эти мертвенные пальцы занимаются гаданием, но не по руке, а по лицу.

Страх накатывал волнами, пульсировал, и на пиках его Дрюня едва сдерживался, чтобы не сорваться с места и не броситься наутек. Он откуда-то знал, что бежать ни в коем случае нельзя. Именно сейчас надо стоять не шелохнувшись. Эти холодные пальцы были опаснее зубов бешеной собаки. Неверное движение – и они вцепятся в тебя, беспощадно сдирая кожу и разрывая мышцы, вскапывая плоть, как землю, чтобы добраться до самых корней твоей жизни.

Безрукая фигура неподвижно стояла на месте, метрах в шести или семи от Дрюни. Ему вдруг вспомнилась одна избитая мысль, что призраки, дескать, не должны отбрасывать тени; но безрукого освещал фонарь, и тень у него была.

Наконец отрубленные руки отпрянули от Дрюниного лица, взмыли над его головой, неощутимым течением их понесло назад, к хозяину.

Все еще сдерживая дыхание, напряженный, как струна Дрюня поковылял домой, опасливо косясь на неподвижную фигуру с ожерельем из отрубленных рук, вновь обвившихся вокруг шеи. Болела левая нога. На спине, меж лопаток, тоже болело и пекло. Заведя руку за спину, Дрюня тщетно пытался нащупать источник боли.

Приближаясь к калитке, Дрюня удивился было, почему она нараспашку, но тут же вспомнил, что давеча сам ее и не закрыл. Он вошел во двор, оглянулся – за спиной почудилось какое-то движение. По фасаду недавно достроенной восемнадцатиэтажки, стоявшей напротив их дома, многометровой пиявкой ползла извилистая тень. Дрюня отвернулся.

Когда он оказался в гостиной, его сердце оборвалось в какую-то свистящую глубину.

Праздничный стол был опрокинут набок. На том месте, где он прежде стоял, лежали два изуродованных окровавленных тела. Мама и Стас. Над ними черным хищником возвышался Морфей, склонивший голову и лакавший пролитую на пол кровь. Тут же, в крови, лежала гирлянда, что прежде висела на шее у пса. Рядом с Морфеем, положив ему руку на спину, поглаживая пальцами холку, сидел на корточках человек в военной форме, которого Дрюня сразу узнал.

Отец выглядел в точности как на том фото – такой же молодой и с той же улыбкой. И, как на фото, бледный, монохромный. Кожа и форма одного и того же серого цвета, оттенки только разные.

Морфей поднял морду, и на Дрюню уставились два хищных людоедских глаза. Зверь оскалил зубы, раздался низкий утробный рык, и Дрюня впервые увидел, какие жуткие у Морфея клыки.

Отец поднялся, потрепал пса по спине, как бы останавливая, не разрешая нападать до особого сигнала, и приблизился к застывшему в ужасе Дрюне. Распахнув руки, заключил сына в объятия, прижал к груди, и ледяной холод полился в Дрюню из серого призрака. Что-то нащупав на спине у сына, отец оторвал это – Дрюня вздрогнул от боли, словно вырвали клок волос, – и бросил на пол; там пискнуло и завозилось. Отец отстранил Дрюню, шагнул вперед и раздавил сапогом копошащуюся тварь. Затем посмотрел сыну в лицо.

– Наконец ты смог, – шевельнулись его губы, и Дрюня увидел, что движение губ не совсем совпадает со словами, будто это фильм, где звук немного не синхронизирован с изображением. – Теперь я хоть на минутку вырвался оттуда. Все ждал, когда же, когда ты сможешь… А то все только бла-бла да бла-бла! Но ты вытянул меня – хватило мозгов. Ай, молодца́, Андрюха, молодца́!

Перехватив Дрюнин взгляд, направленный на изуродованные тела, отец подмигнул Дрюне – весело и в то же время жутко – и спросил:

– А? – точнее, и не спросил даже, а бросил сыну в лицо осколок звука, словно брызнул ядом.

– Зачем ты?.. – прошептал Дрюня.