Чёрный обелиск

— Господин Кролль, — говорю я. — Разрешите вам еще раз кратко пояснить особенность нашего времени. Принципы, с которыми вы выросли, несомненно, можно назвать благородными, но сегодня они ведут к банкротству. Зарабатывать деньги сейчас может каждый, а вот удержать их, вложив в те или иные ценности, — почти никто. Сейчас важно не продавать, а покупать и как можно скорее получать плату за товары и услуги. Мы живем в эпоху реальных ценностей. Деньги — иллюзия; каждый это знает, но многие, тем не менее, все еще никак не могут в это поверить. И пока это не изменится, инфляция будет продолжаться, — до абсолютного нуля, до вакуума. Человек на семьдесят пять процентов живет своей фантазией и лишь на двадцать пять — фактами. В этом его сила и слабость, и потому в сегодняшней бешеной вакханалии цифр все еще находятся победители и проигравшие. Мы знаем, что до абсолютных победителей нам далеко, но не хотелось бы и оказаться среди проигравших. Три четверти миллиона, за которые вы сегодня продали гранитный крест, будут стоить через два месяца, когда нам за него заплатят, не больше сегодняшних пятидесяти тысяч марок, поэтому...

Генрих не дает мне договорить.

— Я не идиот!.. — заявляет он еще раз с багровым от злости лицом. — И нечего мне тут читать эти дурацкие лекции. Я знаю о практической стороне жизни побольше вашего. И предпочитаю с честью разориться, чем прибегать к сомнительным спекулянтским методам, чтобы любой ценой остаться на плаву. Пока я заведую отделом сбыта, мы будем торговать честно, по старым принципам, и на этом — точка! До сих пор, слава Богу, справлялись, и дальше будем работать, как работали! Тьфу! Ну надо же было так испортить настроение! Вам обязательно нужно отравить коллеге радость от удачной сделки?.. Лучше бы вы остались в своей деревне и продолжали палкой вколачивать знания в своих школьников!

Он хватает шляпу и выходит из конторы, с треском захлопнув за собой дверь. Мы видим в окне, как он сердито, почти по-военному топает по двору своими кривыми подпорками с прищепками на штанах, явно взяв курс на свой родной кабак «Блюме».

— «Радость от удачной сделки»! Размечтался! — со злостью произношу я. — Бюргер с садистскими наклонностями! Ну как в нашем бизнесе можно обойтись без благочестивого цинизма, если хочешь сохранить душу? А этот лицемер хочет получать удовольствие от шахер-махеров с покойниками, да еще объявляет это своим исконным правом!

Георг смеется.

— Бери свои деньги и пошли! Нам тоже пора. Ты же собирался купить себе галстук? Ну так поторопись! Сегодня повышения жалования больше не будет!

Он небрежно ставит саквояж с деньгами перед дверью в кабинет, который служит ему и спальней. Я кладу свои пачки денег в бумажный пакет с надписью: «Кондитерская Келлера. Широкий ассортимент выпечки и десертов. Доставка на дом».

— Ризенфельд и в самом деле приезжает? — спрашиваю я.

— Да, прислал телеграмму.

— И что ему нужно? Деньги? Или будет что-нибудь продавать?

— Завтра узнаем, — отвечает Георг, запирая контору.

2

Мы выходим в сад. Яркое апрельское солнце обрушивается на нас, как будто где-то наверху перевернули гигантскую золотую чашу со светом и свежим воздухом. Мы останавливаемся. Сад охвачен зеленым пожаром, весна звенит в молодой листве тополей, словно арфа; расцветает сирень.

— И здесь инфляция! — говорю я. — Всё словно взбесилось! Похоже, даже природа понимает, что счет идет на десятки тысяч и миллионы. Ты только посмотри на эти сумасшедшие тюльпаны! На все эти краски — на эту белизну и желтизну, на этот пурпур! А запах!..

Георг нюхает воздух, кивает и затягивается дымом; природа для него вдвойне прекрасна, если во рту у него сигара.