Чёрный обелиск

Причина этой интермедии, которую Эдуард каждый раз разыгрывает при нашем появлении, проста. Раньше у него можно было обедать по абонементу: покупаешь сразу десять талонов и получаешь за это небольшую скидку. Эдуард пошел на это, чтобы привлечь больше клиентов. Но лавинообразный рост инфляции в последние недели перечеркнул его коммерческие планы. Если первый обед такого абонемента еще кое-как соответствовал цене, которая была за него заплачена, то последний доставался гостю уже чуть ли не бесплатно. Эдуард очень скоро отказался от этой идеи, потому что много терял на своих обедах. Но мы вовремя сориентировались и, прибегнув к военной хитрости, извлекли из этого определенную выгоду. Полтора месяца назад мы совершили оптовую закупку абонементов в «Валгалле», пустив на это всю выручку от проданного памятника. Чтобы Эдуард ничего не заподозрил, мы использовали для осуществления своего плана разных людей: гробовщика Вильке, могильщика Либермана, нашего скульптора Курта Баха, Вилли, несколько фронтовых товарищей и коллег и даже Лизу. Они все покупали для нас абонементы. Когда Эдуард отменил их, он думал, что в течение десяти дней эта тема будет закрыта, поскольку абонемент содержал всего лишь десять талонов и каждый разумный человек имеет на руках всего лишь один абонемент. А у нас получилось по тридцать штук на каждого. Через две недели после отмены абонементов Эдуард встревожился, видя, что мы все еще платим талонами; через месяц его охватила паника. В то время мы обедали уже за полцены; через полтора месяца — по цене десяти сигарет. День за днем мы являлись в «Валгаллу» и сдавали свои талоны. Эдуард интересовался, сколько у нас их еще осталось; мы отвечали уклончиво. Он попытался аннулировать их; мы в следующий раз привели с собой адвоката, пригласив его на венский шницель. Тот за десертом прочел Эдуарду краткую лекцию о выполнении обязательств и условий контрактов, а затем расплатился одним из наших талонов. Лирика Эдуарда окрасилась в мрачные тона. Он попытался заключить с нами мировую сделку и предложил компромисс; мы отказались. Он написал дидактическую поэму «Не доставляют пользы сокровища неправедные» и послал ее в местную газету. Редактор показал ее нам; она была нашпигована ядовитыми намеками на могильщиков трудового народа, содержала упоминания надгробий и даже слова «ростовщик Кролль». Мы пригласили своего адвоката на свиную отбивную котлету в «Валгаллу». Тот, разъяснив Эдуарду понятие «публичное оскорбление» и рассказав об ответственности за данное правонарушение, снова расплатился нашим талоном. Эдуард, в лирике которого до этого преобладали флористические мотивы, теперь решительно посвятил свое творчество теме ненависти. Но это было все, что он мог предпринять против нас. Битва продолжается. Эдуард каждый день ждет, что наши запасы талонов истощатся; он не знает, что у нас их хватит еще на семь месяцев.

Вилли встает из-за стола. На нем новый темно-зеленый костюм из первоклассной шерсти, в котором он похож на красноголовую лягушку. Его галстук украшает жемчужина, а указательный палец правой руки — тяжелый перстень-печатка. Пять лет назад он был помощником нашего ротного каптенармуса. Он мой ровесник — ему двадцать пять лет.

— Разрешите представить? — говорит Вилли. — Мои друзья и фронтовые товарищи Георг Кролль и Людвиг Бодмер — фройляйн Рене де ла Тур из «Мулен Руж» в Париже.

Рене де ла Тур сдержанно, но приветливо кивает нам. Вилли, читая в наших глазах восторженное удивление, сияет от гордости.

— Садитесь, господа, — произносит он как радушный хозяин. — Насколько я понимаю, Эдуард не торопится утолить ваш голод. Гуляш сегодня хорош; правда, лука в нем маловато. Устраивайтесь, мы с удовольствием потеснимся.

Мы рассаживаемся вокруг стола. Вилли знает о нашей войне с Эдуардом и следит за ней с интересом заядлого игрока.

— Официант! — зову я.

Плоскостопый официант, шлепающий мимо на своих ластах в четырех метрах от нас, вдруг оглох.

— Официант! — зову я еще раз.

— Ты просто варвар, — говорит Георг Кролль. — Ты оскорбляешь человека своей фанаберией. Для чего он делал революцию в восемнадцатом году? Герр обер[2]!