Чёрный обелиск

Мы ощущаем солнце на лицах и любуемся буйством природы. Сад за домом служит одновременно выставкой нашей продукции. Памятники стоят, застыв в строю, как солдаты, перед своим командиром — длинным тощим лейтенантом, обелиском Отто, который стережет вход в контору. Это его я советовал Генриху продать в первую очередь, самый старый памятник фирмы, ее неофициальный символ и воплощение уродства и безвкусицы. В первых шеренгах — дешевые маленькие надгробия из песчаника и цемента, памятники для бедняков, которые всю жизнь честно вкалывали и поэтому, конечно же, пришли к финишу с пустыми руками. За ними — памятники покрупнее, с цоколем, но тоже довольно дешевые, для тех, кому так хочется почувствовать себя «белой костью», хотя бы перед лицом смерти, раз уж они лишены этого в жизни. Такие памятники идут лучше, чем самые простые, как бы мы ни относились к этому запоздавшему тщеславию скорбящих родственников и близких, — находя его трогательным или нелепым. На заднем плане — надгробия из песчаника с вмонтированными досками из мрамора, серого сиенита или черного шведского гранита. Этот товар уже не по карману тем, кто жил своим трудом. Он адресован мелким коммерсантам, фабричным мастерам, ремесленникам с собственной мастерской — ну и, конечно же, вечному неудачнику, мелкому служащему, который всегда лезет из кожи вон, чтобы выглядеть чем-то бо́льшим, чем он есть на самом деле, этому стойкому пролетарию в белом воротничке, непонятно как выживающему в наши дни, поскольку повышение его жалованья всегда происходит слишком поздно.

Все эти памятники — что называется, мелочь пузатая в сравнении с нашим главным богатством: глыбами из мрамора и гранита. Часть из них отполированы лишь с лицевой стороны, а задняя, бока и цоколь просто обтесаны и предстают во всей естественности фактуры. Это уже уровень зажиточного среднего сословия, работодателей, респектабельных коммерсантов, преуспевающих лавочников и, естественно, храбрых горемык — чиновников среднего звена, которые, как и мелкие служащие, чтобы соблюсти декорум, на собственную смерть тратят больше, чем зарабатывали при жизни.

Подлинная же элита нашей надгробной рати — полированный со всех сторон мрамор и черный шведский гранит. Тут уже никакой «фактуры» — все отшлифовано до зеркального блеска, не важно, видна ли та или иная часть памятника или нет, даже цоколь, двойной или тройной, а лучшие образцы — шедевры мемориального искусства — увенчаны еще и солидным крестом из того же материала. Тут наши клиенты, разумеется, — исключительно богатые фермеры, крупные владельцы реальных ценностей, темные дельцы и ловкие коммерсанты, работающие с долгосрочными векселями и живущие за счет рейхсбанка, который платит за все новыми, не имеющими золотого покрытия банкнотами.

Мы, не сговариваясь, одновременно смотрим на последний из этих шедевров, который еще четверть часа назад был собственностью фирмы. Вот он, стоит себе и блестит, как новенький автомобиль, осеняемый гроздями сирени, овеваемый весенними ароматами, — гранд-дама, холодная, неприступная и пока еще девственная, но через пару часов на ее нежном животе вырубят имя фермера Генриха Фледдерсена, позолоченными буквами, каждая стоимостью восемьсот марок.

— Прощай, черная Диана! — говорю я и снимаю шляпу. — В добрый путь! Поэту никогда не понять, что даже красота и совершенство подвластны законам судьбы и обречены на смерть и тлен! Прощай! Теперь ты станешь бессовестной рекламой души вора и мошенника Фледдерсена, который выдуривал у городских вдов последние гроши в обмен на выдаваемый за масло маргарин, не говоря уже о его живодерских ценах на телячьи шницели, свиные котлеты и говяжье жаркое! Прощай, Диана!

— Ты пробудил во мне зверский аппетит! — заявляет Георг. — Вперед! В «Валгаллу»! Или тебе обязательно нужно сначала купить галстук?

— Нет, у меня еще есть время — до закрытия магазинов. По субботам курс доллара после обеда не растет. С двенадцати часов до утра понедельника марка сохраняет стабильность. Интересно, почему? Что-то тут не чисто! Почему марка не падает в выходные дни? Кто ее держит — Господь Бог?

— В выходные не работает биржа, — отвечает Георг. — Еще вопросы есть?

— Есть. Как живет человек — изнутри вовне или извне вовнутрь?

— Человек живет. Точка. В «Валгалле» сегодня подают гуляш. Гуляш с картофелем, огурцами и салатом. Я видел меню, когда шел из банка.

— «Гуляш»!.. — Я срываю примулу и вставляю ее в петлицу. — Ты прав: человек живет! Кому этого мало — тот уже пропал. Пошли, отравим жизнь Эдуарду Кноблоху!

Мы входим в просторный зал ресторана отеля «Валгалла». Хозяин заведения, Эдуард Кноблох, жирный исполин в каштановом парике и черном сюртуке, при виде нас кривится, как будто, пожирая седлышко косули, сломал зуб о попавшуюся в мясе дробину.

— Добрый день, господин Кноблох! — говорит Георг. — Прекрасная погода сегодня! Такая погода пробуждает аппетит!

Эдуард нервно пожимает плечами.

— Много есть — вредно! Для печени, для желчного пузыря, — для всего.