Черный парус беды

Я мигом закончил приборку, освободив от всего лишнего площадку перед штурвалом.

Распустив шнуровку, кэп вывалил содержимое мешка: две лопасти, две телескопические трубки – рукоятки весел, и собственно лодку невнятного зеленоватого цвета, невнятного еще и потому, что резина была щедро присыпана тальком.

Насос-«лягушка» хранился у дяди Пети в одном из рундуков на корме. С его помощью мы надули лодку. Она была маленькой, одноместной.

– «Нырок», – сказал Кривушин, собирая весла. – Ярославский завод «Резинотехника». Отличная посудина. Я на ней еще в Ключиках рыбалил. Бывало, плывешь по Ореховке, вокруг тишина, птицы поют, а ты весла в воду опускаешь медленно-медленно, чтобы не всплеснуть, чтобы птиц не распугать, значит.

И вновь меня удивил дядя Петя. Прежде в пасторальных сценах он замечен не был. Неужто старческое?

Но больше меня удивило другое, о том и сказал:

– Ты не только автомат, ты и лодку от России до Фаяла доволок. А я считал, что таким посудинам 10 лет – и кранты. Материальный износ.

– При нормальном уходе они еще тебя переживут.

Я насупился. Кривушин это отметил и поспешил загладить неловкость – пояснить:

– Если следить, ухаживать, то и 10, и 20, и 30 лет жизни – запросто. Вот моя «старушка» из таких. Жаль расставаться, а придется.

Я с сомнением оглядел лодку. Вид у нее был и впрямь как у новой, но…

– Кажется, кто-то говорил, что убивать мы его не будем.

– Ты о чем?

– Маловата кольчужка.

– А это уж чем богаты. Читал, наверное, или слышал, как наши военморы с пленными сомалийскими пиратами разобрались. Посадили в вельбот и пустили… не в расход, а на все четыре стороны.

– И?..

– Может, кто и добрался до берега, я не в курсе.

– И этот может не добраться.

– Конечно, постараться придется. Но прецеденты…

– Чего?

Я не верил своим ушам. Конечно, изменился Петр Васильевич, пообтесался, овладел языками, прикоснулся к великой европейской культуре, в общем, поднабрался много чего полезного, но не настолько же!

– Прецеденты есть, – невозмутимо повторил Кривушин. – Я тебе, помнится, о плотах и плотоводцах рассказывал, но и другие примеры имеются. Ален Бомбар, доктор из Франции… Мари, слышала о нем?

– Конечно, – тряхнула та челкой. – Герой нации. Он еще книжку написал «За бортом по собственному желанию».

Капитан поощрительно улыбнулся:

– У нас она называлась «За бортом по своей воле». Так вот, этот Бомбар в 1952 году на надувной лодке «Еретик» переплыл Атлантический океан. А четыре года спустя другой врач, уже немец, Ханнес Линдеман, сделал то же самое и вовсе на байдарке. Кстати, Бомбар мало что плыл один, он еще еды-питья с собой не взял, эксперимент такой ставил, словно он жертва кораблекрушения.

– Повезло ему, – оценил я.

– Не без этого. Вот и гостю нашему пусть повезет, я не возражаю. К тому же, мы его не здесь и не сейчас в автономное плавание отправим, а вечерком, когда жара спадет. До берега будет не рукой подать, но вполне по силам. И море спокойное. Если не психовать, а веслами махать – доберется. И течение поможет.

– Не сдаст он нас там?

– А что он скажет? И чем докажет? Ему бы самому оправдаться… Нет, он будет вести себя смирно и постарается побыстрее убраться куда подальше. Ну, с ним мы об этом еще поговорим. Направим на путь истинный.

– Он в Москву поедет, к Миронову.

– А пускай. Пока туда-сюда, тебя и след простынет. И Мари тоже. А меня Колька не тронет, не будет он со знаменитым яхтсменом связываться. – Кривушин улыбнулся, и как мне показалось, не без самодовольства. – Себе дороже может выйти. К тому же, вдруг прятаться и нужды не будет? Это мы еще поглядим. Давай-ка… – Кэп вставил весла в уключины. – Взяли!

Мы подняли лодку и отнесли ее на нос плота. Пришлось покорячиться – не тяжело, но узко, неудобно, не развернешься.

Бычара неотрывно следил за нами, но не произнес ни слова. Его одежда – рубашка-«гавайка», шорты – давно высохла. На коже едва заметно проступали разводы соли. Босые ноги почти касались моих ног, тоже босых. Будь у него такая цель, бычара мог бы исхитриться и лягнуть меня. И мне неожиданно захотелось, чтобы он попробовал сделать это. Пусть у него даже получится! Тогда я отвечу. Ведь мы люди воспитанные, мы лежачего в свое удовольствие не бьем, тем более связанного. Мы только отвечаем. Потому что наш бронепоезд стоит на запасном пути – всегда и под парами. Пусть ударит, тогда ударю я. Без малейших угрызений. И увижу то, что так хочу увидеть: страх в его глазах.

Или не ждать выпада?

– Не надо, – предостерег кэп.

Вот как он догадался, о чем я думаю?

– И в мыслях не было, – солгал я с самым невинным выражением лица.

– Пошли отсюда, – Кривушин протиснулся мимо меня, и видно было, что он ни на секунду не усомнился в моей неискренности.

Мы вернулись на корму. Дядя Петя склонился над картплоттером, завесив чело седыми лохмами. Потом долго и энергично шевелил губами, заставляя колыхаться буйную растительность под носом, на щеках и подбородке. При этом кэп не произносил ни звука, и оттого казалось, что ему вдруг отчаянно захотелось погримасничать.

Наконец капитан предал гласности итоги своих размышлений: