Бритый протянул руки. Я разрезал веревки и тут же полоснул лезвием по тросу, удерживающему лодку у плота. Мари толкнула надувнушку ногой, и между ней и плотом появилась полоска воды.
Бычара растирал запястья и смотрел на нас. Молча. Он явно не собирался умолять взять его обратно на плот и проклинать тоже не собирался. Просто смотрел.
Лодку относило в сторону, а еще быстрее – за корму. Ветер был на нашей стороне – он тревожил шкоты и дразнил паруса. И вот уже сто метров между нами, двести, и уже лица не разглядеть, и если крикнет что – не услышим.
Капитан опустил автомат.
– Надо и вам собираться.
Да, все правильно, пока светло, пока лишь предзакатная сиреневая дымка на небе, надо подготовить собственный десант на берег – наш с Мари.
Глава 20
– Да, пора собираться.
Это уже Мари. Ну, что за глупость: чего нам собираться, у нас же нет ничего. Нам, как тому нищему, только подпоясаться.
Оказалось, однако, что, в отличие от кэпа, Мари говорила не в общем смысле, она имела в виду нечто совершенно конкретное. А именно: меня решили привести в божеский вид, то есть постричь.
И то верно, зарос. Я и Москву-то покидал в состоянии не первой свежести, а с той поры много воды утекло, и волосяной покров мой пришел в полный беспорядок. Конечно, до лохматости нашего капитана мне далеко, месяцев несколько, но все равно патлы еще те. И смотрятся они без всякого романтизма, не то что благородные космы седого странника дяди Пети Кривушина. Ко всему прочему, с такой шевелюрой в цивилизованном обществе лучше не появляться. Да, конечно, на Карибах, в эпицентре стиля регги копны, дреды и другие безобразия в порядке вещей. Однако приличного обличия людей и там больше. А приличные люди – люди обычные, рядовые, типические, они взгляд не притягивают. Мне же только это и требуется – раствориться, мышкой серенькой прошмыгнуть.
Правда, я не знал, насколько умело Мари обращается с ножницами, которые она раскопала в запасах Кривушина, и все же возражать против парикмахерской экзекуции не стал.
– Готов! – объявил я, усаживаясь на пустую канистру из-под солярки.
На лице цирюльницы появилась плотоядная улыбка. Она клацнула своим инструментом и приступила…
Ожидать можно было чего угодно: бокса, полубокса, даже бобрика, после которого мне пришлось бы, стеная, выскоблить голову кухонным тесаком и тем невольно стать похожим на нашего бывшего пленника. У того бритый череп блестел и лоснился, как кабачок, по образному выражению достойного актера и человека Валерий Золотухина. Но Мари смилостивилась – расстаралась. Сорок минут мучительной неподвижности, тяжелых вздохов и борьбы со сном закончились одобрительным покашливанием Кривушина.
Мари отступила на шаг и придирчиво оглядела результат своих куаферных усилий. Дунула в расческу и щелкнула ножницами, поймав ими последний закатный солнечный зайчик и запустив его прямо мне в глаз.
– Вот и все.
Передо мной появилось зеркало. Я всмотрелся в себя незнакомого. А ведь хорошо! Если бы не полоски незагорелой кожи, прежде прикрытые волосами… Но их мало, они не мешают. Хорошо!
– Ты что, училась где?
– С детства увлекаюсь. На подругах тренировалась.
– Чего ж не сказала?
– Испугался?
– Не-а, – качнул я свежестриженной головой. – Я по всякому могу – и красавцем, и уродом.
– Красавцем лучше, – заметил Кривушин.
– До этого ему далеко, – засмеялась Мари. – Капитан, теперь ваша очередь.
Дядя Петя с сомнением взглянул на нее, запустил пятерню в бороду, пошебуршил там, потом кивнул, и мы поменялись местами: я – на рундук, он – на канистру под расческу и ножницы.
– Только ты, девонька, того, без ажиотажа, – жалобно пробасил он.
Это напрасно, мог и не предупреждать. Покушаться на его белоснежную гриву, лишь чуть-чуть траченную старческой желтизной, в планы Мари не входило. Это ж на святое покушаться! Все с максимальной деликатностью: здесь подобрать, тут подравнять – и готово.
– Готово!
Кривушин изучил себя в зеркале и озарился улыбкой:
– Жентельмен.
Легкая его ирония вкупе с самоиронией остались непонятыми Мари. Не настолько в своем французском далеко Мари освоила русский язык, чтобы понимать, сколь много в нем значит каждая буква. И мы в том ей помочь не смогли, просто не успели.
– Спасибо, – зарделась она.
– Это тебе, девонька, наше
Скромной благодарностью Мари за ее самоотверженный труд стало то, что мы с капитаном дочиста «вылизали» корму плота, изничтожив в море неизбежные отходы парикмахерского ремесла. После этого на правах дежурного кулинара, а также по велению души, я смешал для Мари коктейль, не пожалев для него последней коробки апельсинового сока. Правда, сказать по совести, ничего, кроме сока, в стакане не было, но ведь это куда приятнее – угостить даму коктейлем, нежели плеснуть ей какого-то банального сока. Верно?