Потом мы стали готовить лодку. Кису с ней кэп достал из кормового рундука, который был поистине бездонным. Впрочем, киса была не очень большой, хотя и повнушительнее той, в которой хранился доставшийся бычаре «Нырок».
Наша лодка тоже была присыпана тальком. Я не сомневался, что состояние ее будет превосходным, тем более что Кривушин сказал, что и возрастом она помоложе, он ее уже в Ростове купил, который на Дону, перед самым выходом в Черное море.
Лодку мы надули, хотя с этим можно было повременить. Но чего там, пусть за кормой болтается, есть-пить не просит.
Когда лодку спускали на воду, меня вдруг пробил озноб, и это при том, что дневная жара только-только начала спадать. Захолодило же меня потому, что надувнушка не производила впечатление надежного плавсредства. Вот совсем. Да, побольше «Нырка», да, двухместная «по паспорту», но как в ней два человека размещаются… Только если в баллоны спинами вжаться и ноги скрестить, или отрезать их на фиг, чтобы не мешались.
Страха своего я, однако, не показал, оставаясь спокойным и даже насвистывая. Закалился я на борту. Это подействовало: страх немного отступил, затем скатился к пяткам, а потом и вовсе пропал, потому что вера в нашего капитана тоже дорогого стоит: сказал – дойдем, значит – не потонем.
Дрожь прошла, снова стало жарко.
Быстро темнело.
Ветер совсем стих. Паруса потеряли гордую форму – пошли морщинами, потом складками, затем и вовсе обвисли, лишь иногда, с порывами, чуть поднимаясь, разглаживаясь и тут же снова опадая. И все же мы приближались к земле. На экране картплоттера это было ясно видно. Если ничего не изменится в природе, ничего не случится на плоту, то сразу за полуночью мы окажемся в заданной точке. Оттуда нам предстоит плыть самим…А сутки спустя, вряд ли больше, по нашему маршруту проследует надувная лодка с бычарой. Опять же, если ничего не случится, если уже ничего не случилось.
Все было готово: лодка послушно плелась за «Великими Океаном», то натягивая, то ослабляя конец, которым была привязана к плоту. Несколько бутылок воды и пачка печенья на борту – больше нам и не надо. У штурвала стояла сумка с нашими нехитрыми пожитками. В ней было то, что я прихватил из Москвы, а дядя Петя – из моего гостиничного номера. Как же давно это было! Что же касается Мари, то она за время плавания через океан вещами по не обросла, возможности не было.
Мы переоделись и теперь выглядели почти в точности так, как на Фаяле. Я – в брюках и рубашке-поло; Мари – в бриджиках и маечке. И все же«почти в точности». Оговорка эта необходима, потому что загорели мы дочерна, и лица заветрились. Но я себе такой нравился: подтянутый, с аккуратной стрижкой, еще раз спасибо искусной девушке Мари. А еще я побрился.
– Посмотри в столе, – сказал Кривушин, когда я поинтересовался, нет ли у него, часом, чего-нибудь острого, а то тесаком подбородок скоблить как-то несподручно. Только, чур,
Я внял совету и посмотрел в столе, где и обнаружил вполне приличный станок
Еще в этом пестром собрании были образец искусства
– Сергей! Иди сюда!
На зов капитана надо реагировать быстро и не задумываясь. Я сунул «симку» в карман и кинулся к выходу.
– Какая красавица!
Такими словами встретил меня Кривушин. А красавицей, перед которой он млел, предлагая сомлеть и мне, была Мари.
Воспользовавшись щедростью капитана, она вымыла голову пресной водой, расчесалась и уложилась, после чего выставила себя на всеобщее обозрение. То есть сначала на обозрение дяди Пети, а теперь и мое тоже.
Я поджал губы скептически, но мгновение спустя вынужден был превратить их в одобрительную улыбку. Действительно, приятно глазу. И что характерно, ни малейшего намека на растаманское прошлое. Никаких тебе бусинок, кудельков. Все скромно, достойно и стильно. И кстати, ногти давно без лака, и так даже лучше.
– Симпатично, – сказал я.
– Симпатичная! – чуть подправил меня кэп.
Я пожал плечами и стал готовиться к бритью. А когда побрился, переоделся, глянул на себя в зеркало, тогда понял, что я себе таким нравлюсь. И не только снаружи. Я вообще себе нравился. Откуда что взялось, но вроде как лучше стал.
А вот интересно, Мари… Она только внешне изменилась или у нее тоже в душе, на сердце что-то сдвинулось-повернулось?