Черный парус беды

Дверь в гараж была приоткрыта. Мы протиснулись внутрь. В овчарне было темно.

– Ап! – сказал Вадик и зажег свет.

Места в гараже было больше, чем на две машины. В принципе. Но сейчас в нем поместилась бы только одна, хотя вряд ли. Занято! На длинном верстаке возлежала лопасть руля. Посреди помещения на подставке, напоминающей мольберт, сиял лаком штурвал с резными спицами. В углу стояла большая резная фигура повелителя морей Нептуна с бородой и трезубцем. Истинное украшение бушприта! К стене была пришпилена утыканная флажками большая карта мира в окружении постеров, а на них – парусники, яхты, пляжи, пальмы!

– Екарный бабай! – сказал я.

– Еш твою медь! – сказал Пашка.

Плюрализм, однако.

– Это что же… – Саня направился к карте, попутно зацепив боком токарный станок и даже этого не заметив. – Он и здесь побывал?

Его палец ткнулся в саму гущу Маркизского архипелага.

– Планировал побывать, – пояснил Вадик. Он чувствовал себя куда свободнее, чем мы. Попривык уже.

– Он что, вокруг света плыть собирался? – Пашка бережно коснулся рукой всклокоченной бороды Нептуна. – А на чем?

Я тем временем перелистывал папку, лежащую на верстаке.

– На этом.

Ребята подошли и воззрились на чертежи.

Это была шхуна. Двухмачтовая, под старину, с гафельным вооружением и длинным кормовым свесом. С бушпритом и фигурой морского бога под ним. Красавица! Мечта по имени «Санта Лючия».

– Где? – тихо проговорил Саня.

Мы бросились к дверям и вывалились во двор. Закрутили головами, пытаясь что-то рассмотреть в сгустившейся темноте.

– Там!

Повинуясь персту Пашки, утопая в снегу, мы кинулись за сараи, к берегу реки.

– Вот она!

Мы остановились перед шхуной, стоявшей на кильблоках. Мачт не было, точнее, они были, но лежали на палубе, затянутой брезентом. Длиной шхуна была метров семнадцать, а когда будет установлен бушприт – и все двадцать. Корпус был умело оклеен стеклотканью так, что сохранялся рисунок досок внахлест.

– Чего же адвокат не предупредил? – сказал Пашка. – Так инфаркт схлопотать можно. Между прочим, Саня, она твоя.

– Наша, – ответил Саня и полез под брезент. – Фонарик есть?

Фонарик был у меня. Я подсвечивал, а ребята один за другим ныряли в кокпит. Потом я к ним присоединился.

Кокпит был большой – чтобы и рулевому удобно, и шкотовым, и вообще. По краям его были установлены металлические дуги, так что мы оказались в некоем подобии палатки. Луч фонарика выхватил дверцу каюты. Наверняка закрытую. Но я дернул наудачу, и она поддалась.

Внутри шхуны все было по уму. Штурманский стол с креплениями для аппаратуры. Шесть коек. Газовая плита. Душевая кабина. Ватерклозет. Носовой отсек предназначался для хранения парусов; пространство под сланями – для продуктов, здесь же располагались емкости для воды и топлива.

Мы исследовали «Санта Лючию» молча. Слов не было – одни вдохи-выдохи. И сердце билось где-то у краспиц, у ключиц то есть. Уверен, не только у меня.

Вернувшись в кокпит, и прежде, чем выбраться наружу, Саня поднял люк в полу. Я посветил. В моторном отсеке располагался новенький движок “Вольво-пента”. Это нас окончательно добило.

Спрыгнув в снег, мы потянулись за сигаретами. Молча.

Закурили.

Постояли еще, и так же молча двинулись к дому.

Там, у печки, разлили водку и выпили. Без тоста. Без слов. Слова не находились.

В печке потрескивало. Вадик подбросил пару полешек. Пламя стало радостно облизывать березовые чурбачки.

– И что мне с этим делать? – спросил Санька. Не у нас даже спросил, у себя.

– Думай, – сказал Пашка.

Я посмотрел на него, на лицо в сполохах огня, застывшее лицо индейского божка, и понял, что Пашка уже все надумал. А еще я понял, что тоже для себя все решил. Но Саня был нам друг, и мы ждали, что скажет он. Отмашки ждали.

– Знаете, мужики, – медленно начал Саня. – Достали меня эти компьютеры. И магазин достал. И подчиненные. Воруют, болеют. И вообще… город этот. Люди.

Мы уселись за стол. Опять разлили.

– Книгу хочу написать, – сказал я. – А то леплю хреновину. Политики, коммунальщики. Москву заморозило, Москву затопило. Задницы лижу. Этого не тронь, этого похвали. Тут, два дня как… Приют для собак! Ах, ах, собачки. Бомжи замерзают, люди все-таки, а они – собаки.

– Я жене объясняю, – сказал Вадик, – не хочу я выше. Нет, правда, ну чего я там не видел? Меня и так бумаги задушили. Там еще больше будет. Интриги опять же. Вот ты, Серега, говоришь: лижешь – и я лижу! На языке мозоли. А как без этого? И мне лижут. И что особенно погано, мне это иногда нравится. А жене объясняю – не понимает. – Вадик рубанул ладонью. Воздух: – Разведусь!

– Ты не гони, – одернул Пашка. – Чего сгоряча-то?

– Да-а, тебе хорошо…

– Мне? А чего у меня хорошего? Супружница совсем на бабле повернулась. Дай, дай! Шубка нужна норковая. Ту еще не сносила, да фасон не тот. Говорит, соответствовать должна. А чему соответствовать? Кому? Это ведь только считается – нефть, нефть, раз я цистерны гоняю, то уж и олигарх. А у нас фирма небольшая, еле-еле выживаем, все эти… монстры… все под себя подмяли. Конкуренция, мать их! Через полгода, через год окажусь на улице. Будет ей тогда шубка!