Черный парус беды

Поначалу складывалось не очень. Вахтенный журнал получался, только приукрашенный и причесанный. В какой-то момент – день не скажу, но было это на подходе к Малым Антильским островам, – я понял, что леплю халтуру, и сплюнул песок, налипший на зубы.

Хронология, как прием убогий и затертый, была перечеркнута и забыта. Книжка стала создаваться заново – как Бог на душу положит. Первая глава, впрочем, была, конечно же, о явлении Петровича в образе Санта-Паруса, все же начало начал, без этого никак. Потом появилась глава об изысках кулинарии на камбузе размерами восемьдесят сантиметров на метр двадцать. В этой главе, кстати, поднимался сакраментальный вопрос: почему в Атлантике экипажу шхуны так возжелалось маринованных огурчиков, банки с которыми были забыты на пирсе марины Лас-Пальмаса?

Будет в книге и глава о бане. С нашими мечтаниями, грезами, бесконечными разговорами о ней, любимой! Со всем своим безусловным талантом я почти дословно приведу некоторые из них: «Что пригорюнился?» – «В баню хочу». Я поведаю читателям, как мы мусолили эту тему в долгие дни штиля, отвлекаясь лишь на сетования по поводу храпа нашего капитана. Расскажу и о том, как через два дня легкий бриз тронул паруса «Санта Лючии». Строго в соответствии с прогнозом. Или высшим силам просто надоело слушать, как то дружно, то поодиночке мы скребем палубу, да еще и свистим при этом? Допускаю. Есть же люди, которых трясет, когда пенопластом по стеклу или ножом по эмалированному тазу.

Ветер набрал силу, и «Санта Лючия» устремилась к острову Уполу. Пять дней спустя мы вошли в бухту, на берегах которой вольно раскинулся город Апиа.

Здесь нам предстояло задержаться. Корпус шхуны надо было очистить от ракушек и всякой дряни, наросшей за время плавания в тропиках. Требовал ремонта и такелаж, и рангоут. Обязательно надо было укрепить бушприт, а то бог морей Нептун уже с трудом удерживал его на своих деревянных плечах. В каком-нибудь европейском порту, с его отлаженным сервисом, всех дел было недели на две, на знойных Карибах – на месяц, но в этих краях, изнеженных и беспечных, ремонт обещал растянуться на пару месяцев. И это означало, что Новый год и Рождество мы встретим в столице независимого государства Западное Самоа.

Когда сомнений на сей счет не осталось, капитан собрал нас, свою команду, и произнес краткую речь:

– В Москву слетать надо.

Мы воззрились на Петровича. Видя наше недоумение, кэп пояснил:

– Финансовый вопрос. Кто со мной?

– Я – сказал Пашка, и скуластое его лицо начал заливать румянец. – Дочку хочу повидать.

Ну, ясно, что не жену. Конечно, чадо у нашего Пашки та еще пигалица, дитя общества потребления, но Пашка ее любит, и это понятно. К тому же, девчонка школу оканчивает, с институтом пора определяться, и Пашка считает, что тут без отеческого напутствия никак невозможно. Ошибается, конечно, но мы его не разубеждаем. Бережем отцовские чувства. И заблуждения.

Они улетели, а мы остались. Не знаю, чем руководствовались Вадик и Саня, у меня же было две причины отказаться от новогоднего визита в стольный град Москов. Во-первых, Петрович – человек слова, и не позволил бы мне лететь за свои. А вводить его в расход мне не хотелось, все-таки отсюда до Родины – через Окленд и Лондон, – 73 тысячи рубликов отдай. Это если в пересчете. И назад столько же. А во-вторых, не очень-то меня тянуло в Отечество. Пока еще… Возможно, Саня и Вадик остались из тех же соображений.

Как бы то ни было, мы остались, а они улетели. Жили мы на берегу, в скромном пансионе, на всем готовом. Работы на шхуне, как и ожидалось, шли ни шатко, ни валко, так что времени у нас было предостаточно.

Утро мы начинали с плотного завтрака. Потом направляли стопы на крошечную верфь на окраине города, где местные умельцы охорашивали «Санту Лючию». Там мы убеждались, что сделано прискорбно мало, но хотя бы со старанием. После этого можно было отправляться, куда глаза глядят.

Мы вдоль и поперек исходили город. Вполне типический, надо сказать, для этих мест. Центр его был застроен зданиями европейского типа – с верандами, тенистыми патио и прочими ухищрениями для спасения от тропического зноя. Окраины представляли собой россыпь фале – хижин, покрытых пальмовыми листьями. Стен у фале нет, видно насквозь, но если обитателям «дома» нужно заняться чем-нибудь сугубо личным… сами догадайтесь, о чем я, – проемы между столбами, на которых держится крыша, завешиваются циновками. Однако обычно циновки лежат свернутые в углу. Отсюда вывод: вопреки широко распространенному мнению, самоанцы делами приятными и глубоко личными занимаются не так уж часто. Может, богобоязненность мешает?