Черный парус беды

Мы познакомились. Кургузов был журналистом. В каком именно издании он числился, Боря не конкретизировал, потому что с равным усердием печатался во многих. Была у него и своя колея – статьи с «историческим уклоном». Например, о питерских домах призрения он выдал целую серию публикаций, за что был отмечен престижной городской премией. Понятно, что с такой специализацией бывать в библиотеках ему приходилось часто, и это его бесконечно удручало – нагоняло тоску и через час-другой погружало в сон. Увы, одним Интернетом сыт не будешь, и потому возможности изменить свою жизнь к лучшему Боря не видел.

Ее увидел я, ненавязчиво предложив свои услуги. Не бесплатно, за скромный процент от гонорара. Кургузов согласился сразу. Так сложился наш тандем. Роли в нем были распределены четко: Боря указывал цель, я отыскивал затерявшиеся во времени факты, после чего Кургузов облекал их в соответствующие одежды.

Эффект от нашей совместной деятельности был налицо: количество публикаций росло, а с ними увеличивались и мои доходы. Это было отрадно, потому что сколько зарабатывает сотрудник библиотеки, лучше не спрашивайте. Плюс «по инвалидности». Все равно крохи.

Так началась и эта история – явлением Кургузова с новым заданием.

– Нужны материалы о спорте в предреволюционном Петербурге.

Я взялся за работу, для начала прошерстив имеющиеся в Сети сайты. Это чтобы сразу подвергать усекновению найденное в газетах и журналах. Истрепанная бесконечными повторениями фактура меня интересовала постольку-поскольку. Нужен был эксклюзив.

Неделю спустя я доложился Кургузову:

– Значица, так, господин хороший. Выступаю со встречным предложением – писать не одну статью, а цикл. И начать с парусного спорта.

– Почему? – удивился мой работодатель.

– Потому что перед войной, это потом ее назовут Первой мировой, он был спортом № 1 в Петербурге. Не шведская гимнастика, не борьба и не футбол, прости господи, а парусный спорт. Он был самым престижным, ярким, эффектным. И конкурентоспособным! Наши яхтсмены и буеристы ни в чем не уступали зарубежным товарищам, бивали их и бивали не раз. Что скажешь?

И Боря сказал:

– А материала хватит?

– Обижаешь, – сделал вид, что обижаюсь, я.

– Тогда таможня дает добро. Только цифрами не увлекайся, мне колорит нужен.

И я пустился на поиски колорита. Вскоре его было уже прилично. Например, рассказ о том, как писатель Леонид Андреев, заделавшись судовладельцем, спас терпящих бедствие яхтсменов у финских берегов. Или такое: жандармы конфисковали груз контрабанды, доставлявшейся из Дании на борту роскошного парусника, ведомого с виду вполне приличными людьми. А через неделю в «Петербургском листке» обнаружил заметку о телеге и лодке на ней.

* * *

Продолжение обнаружилось через два номера. Безымянный репортер напомнил читателям о происшествии, после чего поведал, чем оно закончилось. Объяснения у нарушителя порядка были приняты и, очевидно, признаны удовлетворительными, поскольку отделался он легко – устным порицанием и настоятельным советом поскорее переправить груз на стоянку в яхт-клуб. При этом, однако, имелось и кое-что существенное: г-н Н. предстал г-ном Никифоровым; упоминалось место, куда возчику предстояло держать путь, – Стрельна: указывалось название лодки – «Ласточка».

– Вот такая история, – сказал я Нине, с которой обычно делился результатами своих изысканий.

– Забавно, – согласилась она. – А почему парус был поднят?

– Сие неизвестно.

– А сейчас яхт-клуб в Стрельне существует?

– Формально. Он уже не тот, что прежде. Был яхт-клуб, вернее, водно-спортивная база Кировского завода, а теперь Дом Конгрессов и гавань с моторными монстрами. А яхты ушли дальше, в Ораниенбаум, в Сидоровский канал.

– Откуда ты знаешь?

– Это не я, вот он знает. – Я кивнул на монитор компьютера. – Только о Никифорове и его «Ласточке» там ни слова.

– А ты съезди в Ораниенбаум, вдруг какие дневники сохранились, летопись клуба.

– Так зима. Новый год. Рождество. Там и нет никого.

– Тогда просто проветрись.

Она хорошая, Нина. Симпатичная, добрая, я на третьем курсе в нее даже влюблен был, да и сейчас неровно дышу. Но имеется у нее недостаток. Уж больно настойчивая. Вбила себе в голову, что должна поставить меня на ноги, и отступать не намерена, точит и точит. Вообще-то со мной все не так плохо. Это по читальному залу и лабиринтам архива я рассекаю на коляске, а для улицы у меня локтевые костыли имеются. И врачи говорят, что когда я пойду по-настоящему, только от меня зависит. Вот и Нина о том же. Но я не мог признаться ей в страхе, который поселился во мне в день аварии, лишившем меня воли. И кому такой нужен?

Не знаю, что на меня нашло, но полдень ближайшей субботы я встречал на берегу Сидоровского канала. Было холодно, погода придержала привычную слякоть в прошлом году и побаловала снегом.

Яхты стояли стройным рядком, укрытые баннерами, ставшими ненужными по окончании успешно прошедших выборов. К ним вела одинокая цепочка следов. Она и стала моей путеводной нитью. Ямки от костылей оставляли на белоснежном холсте бессвязное послание азбукой Морзе.