Черный парус беды

Мы сидели в кафе небольшой гостиницы, там же, у канала. Я чуть ли не насильно затащил туда Федора Ивановича, когда понял, что рассказ будет долгим, зачем же на морозе стынуть. А я и хотел, чтобы он был долгим…

Мы пили чай. Никифоров говорил, я слушал.

– Дальше было как в сказке. Отступила болезнь. Вот с того дня и стала отпускать. Доктор все удивлялся, говорил что-то о загадках организма. А по мне, так это было чудо. И все, кто к этому событию был причастен, думали так же. Через месяц Саша совсем выздоровел, окреп, и весной они все вместе вышли на «Ласточке» в море. Никифоров, Гейнц и юнга.

– А что потом?

– Началась война. Яхты поставили на прикол. Дальше – революция. Новая власть. Владимир Александрович всю жизнь, до пенсии, проработал на заводе, ставшем Кировским. Мой дед погиб на Невском пятачке на второй год уже другой войны. Саша Гейнц вырос, стал моряком, капитаном, водил суда по Севморпути. У него внук есть, я его как раз на берегу ждал, чего-то задержался. Ничего, пусть теперь меня подождет. Но возвращаться надо.

Я вызвался проводить Федора Ивановича. Тот с сомнением посмотрел на мои костыли, но возражать не стал.

Пока шли – это Никифоров шел, я ковылял, – старик великодушно пригласил меня посетить его в сезон.

– Парус, знаете ли, лучшее средство, – многозначительно заметил он. – Как любовь. Это я вам верно говорю.

И я подумал: лодка, море, Нина… А почему нет?

Впереди показались яхты, и казалось, они выстроились для того, чтобы приветствовать нас. Около них топтался человек в куртке-«аляске», озирался по сторонам.

– Томится, – довольно проговорил Никифоров. – Мы ж с этим Гейнцем тоже того, на паях, совместное владение

– Федор Иванович, а что стало с «Ласточкой»?

– Сгорела в войну. В Стрельне немцы были, вот и разбомбили сердешную.

Мы подошли к яхте. И я увидел ее название.

– Оно у нас тоже наследственное, – сказал, заулыбавшись, Никифоров.

* * *

Историю ставшего капитаном мальчика Саши, его отца и друга его отца, я рассказал Кургузову. Тот выслушал, украдкой поглядывая на часы, и одобрил:

– Подходящий материал. Вполне себе рождественская история.

– Так садись и пиши.

– Некогда. Заказ получил. Борьба со свалками. Что ты улыбаешься? Между прочим, нужное дело. Надо восславить. Слушай, а давай сам.

– Куда мне…

Борька заторопился и ретировался, а я подумал: может, и впрямь?.. Я сел за стол, положил перед собой лист бумаги, взял ручку и постарался представить заснеженный Петербург, белый парус, яхту «Ласточка», мужчин в фуражках с кокардами яхт-клуба, слезы на детском лице… А потом подумал о человеке, который через несколько лет в том же городе, но голодном, неприбранном, измученном революцией, напишет книжку о стране, которой нет, и людях, которые бывают. И в этой повести-феерии об алых парусах устами своего героя скажет: если душа человека просит чуда, дай ему это чудо, и новая душа будет у него, и новая у тебя.

И я написал: «Газета была хрупкой и желтой».

Потом отложил ручку, встал и пошел к Нине.

2019 г.

ГОНКА НА РОЖДЕСТВО Рассказ

Мистеру О. Генри с поклоном…

Если вы не видели озеро Карачуа в день перед Рождеством, вы не все знаете о парусном спорте. Может быть, вы даже не знаете главного. Обитатели Морган-Крика в этом совершенно уверены.

Вы, конечно, можете возмутиться, потребовать объяснений, –в конце концов, вы живете в Большом Яблоке – это если вы оттуда и были свидетелем, как заезжий британский чаеторговец пытался вернуть на родину Кубок «Америки», отобрав его у захватчиков. Что ж, потребуйте – и не получите ответа от снобов, которых в Морган-Крике больше, чем зерен в бушеле техасской пшеницы. Вас лишь одарят улыбкой, схожей с улыбкой кошки, отобедавшей мышкой. Таковы граждане этого славного городка, полагающие, что Морган-Крик – единственное место на земле, где стоит жить и благоденствовать, где поклоняются семейным ценностям и почитают традиции, среди которых гонка под Рождество на первом месте, опережая проходящий в День независимости конкурс шляп у женщин и цилиндров у мужчин.

Говорят, что традиции тем крепче, чем они старше, тогда они превращаются в законы. Однако настаивают на этом в основном те гордецы, что большую часть дня проводят в качалках, скрестив на коленях пятнистые старческие руки. Возможно, с ними не станут спорить флорентийцы или римляне, но жители Морган-Крика, не разменявшего еще и века, пожертвуют им все ту же улыбку, схожую с улыбкой мышки, ускользнувшей от кошки. У них это от предков…

Когда вереницы повозок двинулись с Восточного побережья вслед солнцу, разноплеменный люд, попирающий ногами пыльную дорогу, еще не знал, что ему предстоит жить на Дальнем Западе. Тогда Запад был Диким.

Достигнув цели, эти паломники XIX века не только разбредались по пустошам, но и сбивались в компании. Так появились тысячи поселков, городков и даже городов, пусть не таких шумных, как оставшиеся на побережье, зато не таких грязных.