Я проявил себя джентльменом и предложил Мари выпить. Мне не жалко, ну, и за знакомство. Она не стала жеманиться, отхлебнула из бутылки. И не заперхала, что примечательно, а ведь виски, не портвейн какой-нибудь. Потом мы с Мари стали разговаривать. И хорошо так поговорили, хотя и ни о чем, так, трындели. Правда, кажется, говорил только я, периодически сбиваясь с английского на русский, но она все равно кивала.
Потом я увязался за какой-то фифой, но та меня бортанула. Хорошо хоть, от виски отказалась, а то один перевод продукта был бы, и никакого толку. Затем рядом опять оказалась Мари. Так и продолжалось до самого утра: то есть она, то нет ее. Когда я садился в такси, а точнее сказать, вносил себя в такси, я махнул ей на прощание рукой. Хорошая девушка Мари, свой человек.
Итак, шансы найти портсигар стремительно приближались к нулю, когда беспросветную тьму пронзил солнечный луч. Мари сидела на лежаке и смотрела на меня из-под неровно подстриженной челки. Наверное, так сейчас модно, не знаю.
Я ухватился за нее (не за челку – за девушку, и образно, разумеется), как утопающий хватается за обломок своей лодки (соломинка – это слишком образно). И меня тут же опустили, опять же образно:
– Не видела.
При Мари была бутылка пива, и она протянула ее мне, демонстрируя чудеса щедрости и высоты сострадания.
Потом мы сообща утюжили пляж, и даже когда я опустился на песок, чтобы предаться безрадостным размышлениям и заглотить остаток пива, сердобольная девушка Мари продолжала бродить между лежаками и людьми.
Я был тронут. Не была бы Мари француженкой – а она была француженкой, при этом с отменным знанием английского языка, на котором мы изъяснялись, – она в легкую сошла бы за русскую. На ту, что в горящую избу, коня на скаку и за мужем в Сибирь. Хотя, может, и отметился какой из моих соотечественников в ее генотипе. Русские всегда любили Францию и француженок.
Губы мои смялись, но усмешка, толком не оформившись, сползла на подбородок и там растворилась в пивных потеках. Потому что настроение мое дешевыми шуточками было не подправить и не поднять. Дайте, дайте мне пистолет!
Потом я решил подойти к спасателю…
– Не расстраивайтесь так, – сказал мачо в труселях, фасоном и рисунком в цветочек точь-в-точь как у Волка в «Ну, погоди!». – Не жизнь ведь – портсигар. Бог дал, Бог взял.
Я разозлился: интересно, когда у него тут народ тонет, он тоже этим утешается? И вообще, не Господь Вседержитель мне в руки этот портсигар вложил, но человек из плоти и крови, а потерял я презент чисто из-за собственного раздолбайства. Так что не надо поминать имя Всевышнего всуе. И черта тоже не надо.
Я разозлился, но заставил себя смириться, ибо смирение красит человека, даже если человек этот вчера нажрался, как свинья, и сегодня поправляется теплым пивасиком.
– Так вы приходите завтра, – повторил черноволосый труселеносец. – Обязательно.
– Спасибо. Может, и зайду. Как сложится.
Вяло махнув рукой, я взял курс на шоссе и стоянку такси при нем.
Ноги вязли в песке. Меня покачивало – не от пива, разумеется, а от общего расстройства.
– Ты куда?
Мари не было места рядом со мной. Беда – та еще зараза. Передается воздушно-капельным путем и любым другим, вплоть до почкования. Хотя с другой стороны… Это ее выбор, мне не отвечать. А если положить руку на сердце, то человек за плечом мне сейчас очень кстати. Чтобы решимость по дороге не растерять. Вроде как и не знает она ничего, не поймет и не осудит, а труса праздновать в ее присутствии все же неловко. Ей бы меня только до кафе «Спорт» сопроводить, там уж я сам как-нибудь, без девчонок с бусинами. Пусть катится! И живет долго и счастливо в своей растаманской нирване. Но это потом, а пока идущие на смерть приветствуют тебя!
– Пошли, – сказал я.
До Орты мы долетели быстрыми пташечками. Шустрые на острове таксисты. Парадокс, однако. На улицах, в магазинах, тем паче в кафе местные жители такие неторопливые, разморенные, но стоит сесть за руль – огонь, а не люди. Педаль в пол, иначе неприлично.
Я попросил высадить нас у порта. До кафе «Спорт» отсюда было метров двести. Расплатившись с таксистом, мы направились к искомому объекту: я шел, Мари невесомой тенью плыла рядом.
Сто пятьдесят метров…
Мимо цветочных клумб, слепленных из бетона. Мимо домов – ухоженных и прилизанных, со стульями у дверей, на которых сидели старушки в черном и старики в кепках. Мимо вывесок, реклам и афиш.
Сто…
– Ну, лапочка, – я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла не очень жалкой. – Пора прощаться. Иди отдыхай, а мне – работать.
– Я здесь подожду, – заявила непокорная девушка Мари. – Вот здесь.
Она опустилась на край клумбы с гортензиями. Кстати, гортензии здесь везде – на полях, склонах гор, в садах и парках, в горшках и вазонах, как-никак национальный цветок Азор.
Мари поелозила, устраиваясь поудобнее, закинула ногу на ногу и все внимание – облезшему лаку на ногтях. Да, педикюр бы тут не помешал.
– Как знаешь, – буркнул я.
Согласно полученным инструкциям, в означенный час меня должны были ждать на третьей лавочке от кафе; направление – приблизительно на север.