Черный парус беды

С турецкими вояжами Миронов завязал, скинул малиновый пиджак, убрал под рубашку золотую цепуху в палец толщиной и подался в «нефтянку». Там я ему был не помощник, поскольку тут одного доверия мало, тут знать надо, кого и как больно за яйца хватать, а у меня с этим всегда плохо было, никаких способностей. И «голды» на шее у меня никогда не было, тоже аргумент.

В общем, раскатились мы каждый в свой угол, и век бы нам не встретиться, если бы не понадобились много лет спустя господину Миронову услуги курьера. Курьера особенного, надежного, которому он мог бы вручить дорогой презент для передачи своему компаньону, проживающему на острове Фаял.

Такие вот у судьбы коленца! То вприсядку, то танец с саблями… и стульями. Занятный танец получается, ну, когда стулом по голове.

Глава 4

– Сережа, ты?

Все-таки поразительная штука жизнь. Хотя «все-таки» здесь ни при чем. Просто удивительная! И даже без «просто».

Где я, где Кривушин и где остров Фаял! Нет, остров сей находится в Атлантическом океане, с этим все ясно, но чтобы встретились здесь два одиночества? О, черт, о чем думаю. Мне же бежать надо!

Дядя Петя раскинул руки, готовый принять меня в объятия, и не сумел, не успел.

– Ты… – зачастил я. – Здоровотолькопотоматоонменяпомордеаонастуломнамбыотсюда…

Как Кривушину удалось вычленить главное из этой белиберды, мне неведомо. Но сумел отставник, справился.

– За мной! – приказал он с интонациями, которые ясно говорили о том, что бывших майоров не бывает.

Мы выскочили из кафе и уже хотели рвануть вдоль да по улице, но тут выяснилось, что «за мной» Кривушина имело вполне конкретное наполнение.

– Сюда!

Буквально в пяти метрах от входа в кафе «Спорт» была неприметная дверь. Дядя Петя распахнул ее и первым исчез в притаившемся за ней сумраке. Следом метнулась героическая девушка Мари. Я тоже не заставил себя ждать.

Скрипнул доводчик, отрезая нас деревянной преградой от утопающего в солнце мира. Сумрак стал тьмой, и в этой темноте вновь прозвучало властное:

– За мной!

И уже мягче:

– Осторожнее. Тут лестница.

Сначала я натолкнулся на Мари, потом уже на ступеньку. Впереди и выше уверенно топал Кривушин.

Мы поднялись по лестнице, которая, ясное дело, тоже заканчивалась дверью. Что-то их слишком много, дверей этих, прямо на каждом шагу.

Дверь открылась, одарив нас светом. Мы оказались в узком коридоре. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь жалюзи, собранные из узких деревянных реек. По краям окна свисали еще и занавески.

Направо, по коридору, налево. Снова дверь.

– Прошу.

Кривушин замер на пороге, гостеприимно приподняв руку и вроде как изогнувшись в талии, тот еще швейцар.

– Мои хоромы.

Говорил он по-русски, но сообразительная девушка Мари, похоже, все понимала. Хотя мудрено было не понять: такой жест, такой изгиб! Мари вошла в комнату и даже не оглянулась, чтобы взглядом пригласить меня за собой. Ну, чисто королева, а я ее оруженосец. Как же, размечталась!

– Здесь безопасно, – сказал дядя Петя. – Ну что, Сережа, обнимемся или сразу о делах ваших скорбных потолкуем?

Мы обнялись. Кривушин, то ли выказывая истинное отеческое расположение, то ли от общего избытка сложносочиненных чувств, хлопал меня по спине:

– Изменился ты. Возмужал. Это ж сколько лет прошло, как виделись? Почитай, двадцать с гаком. Вот кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя. Вообще не ожидал.

Почему-то это уточнение царапнуло, хотя я и сам ни о чем подобном помыслить не мог.

– И я не ожидал. Ты-то как тут очутился, дядя Петя?

Майор чуть отстранился и обшарил меня глазами:

– Обо мне потом. Давай о себе коротко. Мать как, жива?

– Нет, дядя Петя, давно уж.

Кривушин помрачнел:

– Ну, что тут скажешь… Сам как?

– По разному.

– Это понятно. Ладно, выкладывай, с чего драпали как ошпаренные? – И не дожидаясь ответа, понизив голос, поинтересовался: – Ты познакомил бы. Она тебе кто – жена?

– Кто? – растерялся я, а секунду спустя уразумел, что Кривушин имеет в виду Мари. И то верно, она же еще ни слова не сказала. А замолотила бы по-английски или по-французски защебетала, тогда… Хотя, я что, не могу позволить себе супругу француженку? Или англичанку? Мне только американки не нравятся, развязные они какие-то и смеются громко. Да-с, могу позволить. Я, между прочим, еще очень ничего. И в этом смысле тоже, в том самом. Только с деньгами хреново. Временные трудности.

– Окстись, дядя Петя, не жена она мне, на пляже приблудилась, то есть прибилась.

– Зовут-то как?

– Мари.

– Так заваруха из-за нее или из-за тебя?

– Из-за меня. Но била она.

– Стулом?

– Им.

– А зачем?

– Тогда меня бы стали бить. Или того хуже. А так только разок вмазали, – я осторожно коснулся скулы, смотри-ка, уже не горит, мозжит только.

– Хуже – это как, на сколько? – потребовал уточнения Кривушин.

– Намного.

Сумбурный этот диалог-пунктир прервало тихое:

– Эй!

Понятно, к чему призывает этот интернациональный возглас. Мы одновременно повернулись к Мари. Она стояла у окна и явно хотела познакомить нас с чем-то, происходящем в заоконном пространстве. Что настораживало, так это как она стояла: немного отступив, прикрываясь занавеской.