Черный парус беды

Дождавшись, когда мои спутники усядутся, я пошел туда, где мне предстояло каяться и посыпать голову пеплом. В общем-то, такими делами и впрямь лучше заниматься без лишних свидетелей. Я же не флагеллан какой-нибудь, что когда-то прилюдно хлестали себя плетьми, надеясь через публичное самоистязание открыть себе путь в Царствие Божие. Мне мазохизм ни к чему, врата рая могут и подождать, меня сейчас другие врата куда больше интересуют.

Забор кончился воротами из замысловато переплетенных прутьев. От ворот стелилась усыпанная гравием подъездная дорожка. На другом ее конце стоял он – дом. Хотя лучше так: оно – здание, в котором было чуть-чуть от особняка и много от дворца. Но точно не дом. Никакой прозы. Сплошная поэзия. Модерн. Серебряный век. Хотя в этих местах эпоху болезненного изящества в архитектуре наверняка называют как-то иначе. Но тоже сладостно и томно.

Здание это, с выхваченными из темноты гранями – спасибо умелой и неброской подсветке, – было то самое. С портсигара. Что и говорить, постарался Колька Миронов. В чем-то оплошал (в том прежде всего, что мне доверился), а тут проявил вкус и выдумку. Без надписи презентик, но с посланием. Бывал здесь Колька, ясен пень, видел хоромы эти, может, и сфоткал на память, оттого и такая своеобразная благодарность за гостеприимство. Тонко.

В створку ворот была врезана калитка. Но мы люди образования европейского, мы за ручку дергать и вперед ломиться не будем, потому как со всем почтением к частной собственности. И к privacy, то бишь к праву на неприкосновенность личного пространства. Тем более вот же коробка с кнопкой внутренней связи.

Я нажал кнопку. Зеленая лампочка на коробке моргнула, но цвет на красный не поменяла. Что означало: вызов – есть, ответа – нет.

Я нажал еще раз. Подождал. Так, и что прикажете делать? От ворот поворот? Ох, как не хочется. С одной стороны, один облом к другим обломам, а с другой, ну, всему же есть предел!

Ладно, чего уж тут… Я взялся за ручку калитки. Толкнул-потянул – заперто.

– Твою дивизию!

И в этот момент, когда бессильная брань еще витала в воздухе у моих губ, лампочка вспыхнула красным. Меня готовы были выслушать. И рассмотреть, потому что в поисках лучшего ракурса зажужжала, приходя в движение, закрепленная на столбе ворот видеокамера.

– Э-э-э… – начал я. – Sorry, I want to speak with… mister… senior…

Что за mister, какой именно senior мне нужен, я не знал. Как не знал и того, к кому сейчас обращаюсь. Вполне возможно, моим невидимым слушателем был какой-нибудь услужливый абориген или завезенный в эти края англо– и только англоговорящий дворецкий. И тогда в отчаянии я перешел на русский:

– Простите. Я приехал из Москвы. Привез подарок. Должен был передать… но… но…

Раздался щелчок магнитного замка. Меня приглашали войти, при этом не соизволив сообщить об этом гласно.

Я потянул калитку, она открылась и тут же, послушная пружине, двинулась обратно. Я сделал шаг, исчезая из поля зрения видеокамеры, нагнулся и поднял маленький камешек, которыми была усеяна дорожка. Камешек я сунул в щель между рамой и калиткой. Кто его знает, как мне придется ретироваться из здешних чертогов. Вдруг поспешно? А на пути калитка на запоре. Так что пусть открыта будет. Хватит падать на бетон, пора стелить соломку.

Я шел к дому-дворцу и ждал, что сейчас откроется дверь – стеклянная, забранная для красоты рейками крест-накрест, и на крыльце – или как у местных это называется? – появится давешний старичок. Или на худой конец дворецкий с берегов Туманного Альбиона, чтоб он был здоров!

Дверь оставалась закрытой.

Вообще дом, несмотря на подсветку и общую ухоженность, производил впечатление нежилого. Вернее, покинутого. Не навсегда – на время. Что, в общем, было совершенно естественно. Живет человек в уюте и комфорте, а вечером, с прохладцей и шелестом ночного бриза, идет на берег, чтобы размять ноги и насладиться видом усыпанной огнями Орты и уснувшими в марине яхтами. Ну, или выпить чего-нибудь где-нибудь. Что тоже нормально.

И все бы ничего, но кто-то же открыл мне калитку. А еще… окно, вон оно светится, единственное в нижнем ряду, и вроде как тень в проеме мелькнула: не человек – тень.

Три ступеньки, коврик. Точь-в-точь такой, как перед миллионами квартир в Москве, Питере, Нижнем Тагиле, Челябинске… Ах, как мило, как трогательно, здесь Русью пахнет!

Дверь была приоткрыта. Милости просим, дорогой товарищ, нам скрывать нечего, мы всякому гостю рады.

Я приструнил себя. Опять меня понесло, как Остапа Ибрагимовича на собственной свадьбе. Надо кончать с этим поносом, ибо еще Козьма Прутков наставлял: если у тебя есть фонтан, заткни его, дай и фонтану отдохнуть.

Я не вошел – я постучал по филенке двери.

Ни звука в ответ.

– Sorry!

Тишина.

– Хозяева!