Я снова перешел на русский. Старичок-то все же наш, отечественного производства, розлива и распространения. Пусть знает, коли не понял до конца, что не случайные люди возле дверей топчутся, а самый что ни на есть земляк. Тут ведь как? В тысяче километров от отеческих пределов кто больше трех слов русского алфавита знает, тот и земляк.
Хотя все он понял. Домофон ему в помощь. Но тогда почему не отзывается?
– Хозяева, ау!
Ладно, не отступать же.
Я открыл дверь и переступил порог.
На стене слева светился маленький экран, на котором я увидел подъездные ворота, где стоял пару минут назад.
Под ногой что-то хрустнуло.
Наконец-то звук, чего ж я не радуюсь? Отчего вздрогнул, будто через меня сколько-то там вольт пропустили?
Здесь было не так темно, как показалось вначале, и я увидел, что раздавил шляпу. Смешную соломенную шляпу, которая была на голове старичка в час нашей несостоявшейся встречи.
Ну, и чего дрожу? Обронил старикан панаму, а я ее раздавил. Так ведь не нарочно. Почему же бежать отсюда так хочется, что спасу нет?
– Бред!
Дернув ногой, я освободился от остатков уничтоженного головного убора и зашвырнул его в угол.
Я был в помещении, о котором правильнее всего было бы сказать «прихожая», хотя тут было вдосталь места и на крючках по стенам не висели куртки и забытые с зимы шарфики. Да и крючков не было, на которых все это добро можно развесить и забыть. Но зеркало имелось, и банкетка на рахитичных ножках с «ложкой» для обуви на ней. «Ложка» поблескивала хромом. А в стенах… в стенах наверняка таились шкафы для одежды, хотя в темноте я не мог разобрать, сколько их, как не мог с уверенностью утверждать, что они вообще есть. И все же наверняка имелись, а значит, это прихожая и есть. Или сени, только на азорианский недешевый лад.
Прямо передо мной была еще одна дверь. Двустворчатая. Тоже застекленная и «в реечку»..
Матовое стекло почти не пропускало света, и тем не менее на эти молочные прямоугольники можно было идти, как на далекий костер в ночи.
– Эй, хозяева! – снова подал голос я и опять не получил ответа.
Но кто-то же открыл мне калитку!
Дать задний ход никогда не поздно, порой даже полезно для здоровья и общего самочувствия, но я пересилил себя и пересек прихожую.
Левая ручка была лишь для симметрии и отказалась повиноваться, а правая подалась. Правая створка и открылась. Перед собой я увидел стену и пестрый пейзаж в тяжелой раме. Налево хода не было, и я повернул направо. Несколько шагов – и я уткнулся еще в одну дверь. Открыл ее. И лучше бы не открывал.
Глава 8
Я стоял на пороге комнаты, окно которой, очевидно, и было тем одиноким светлым пятном на фасаде здания. Обставлена комнаты была скупо, но не скудно – почувствуйте разницу. Лишь гигантский
Одно из кресел стояло ко мне спинкой, и между полом и сиденьем были видны чьи-то ноги. Второе кресло стояло анфас и тоже было занято.
– Заходи. Добро пожаловать, – с издевкой произнес бычара.
Он сидел в кресле нога на ногу – в тех же джинсах, что и днем, в тех же замшевых туфлях. По левую руку от него возвышался блондинистый бугай. Клеврет и страж, как те холодильники у закрытого на ночь уличного магазинчика.
Я невольно отшатнулся – добром тут и не пахло, и в мою поясницу тут же уткнулось что-то твердое. И не надо было гадать, что именно, – ствол. И в чьей руке он был, также гадать не приходилось, – в руке чернявого бугая. Как он за моей спиной вырос, откуда вынырнул, я и не заметил.
– Дай ему! – последовал короткий приказ, и в то же мгновение голова моя взорвалась.
Удар, впрочем, был не сильный, потому что отключился я на считанные секунды, а может, и того не было. Во всяком случае, я сознавал, что падаю, поскольку ноги вдруг перестали держать меня, подломились.
Я не видел и не понял, что задел при падении, наверное, какой-нибудь столик, но на меня, уже лежащего, еще бесконечно долго сыпались крупные виноградины и мелкие абрикосы. Потом раздался звон, и перед моими глазами появилось стеклянное блюдо с отколотым краем.
Я лежал ничком и видел только это блюдо, и еще мраморный пол, который в жару так приятно студит босые ноги. Сейчас мрамор был усыпан стеклянным крошевом.
– Поверни.
Меня пнули в бок. И очень умело пнули, так же умело, как ударили: ребра не хрустнули, печенка не отозвалась, а дыхание перехватило. Но по сравнению с той болью, что радостно пульсировала у меня в голове, это были сущие пустяки.
Я перевернулся на спину. Воздух не желал поступать в легкие, хотя я всеми силами пытался его туда протолкнуть. И все же получилось – продышался. Я приподнялся и привалился к стене. Вставать команды не было, а я не в том положении, чтобы своевольничать.