Черный парус беды

Бычара смотрел на меня с усмешкой легкой и едкой. Потом помрачнел, его рука поднялась, пальцы легко коснулись виска. На виске был пластырь. Других следов соприкосновения стула и головы видно не было. Из окна каморки Кривушина их не было видно вообще, но то второй этаж, а тут – три метра. Можно говорить, не повышая голоса. Что бычара и делал.

И все-таки здорово его Мари саданула! Всяко круче, чем меня сейчас. И чем он меня тогда – в челюсть.

Я тоже поднял руку и тоже коснулся виска. Взглянул на пальцы. Крови нет. Ну, что ж, бывало, что я бил, бывало, что били меня, и куда сильнее. Так что ничего страшного. Страшное – впереди.

– Это для начала, – сообщил бычара.

– А что в конце? – спросил я, отметив, что язык мой не заплетается, хотя должен был бы. Везет мне – и челюсть не болит, и в голове ясно. Или экзекуции в этой компании принято проводить в щадящем режиме, грамотно и бережно? Я им дохлый да покалеченный и у кафе «Спорт» был не нужен, и сейчас ни к чему. Пока, по крайней мере. А когда понадоблюсь?

– В конце… – задумчиво проговорил бычара. – Вот мог бы соврать, а не буду. Ничего хорошего тебя в конце не ждет. Однако кое-какой выбор у тебя есть: или помереть быстро и почти безболезненно, или загибаться долго, в мучениях. Мои ребята их тебе обеспечат, а я посмотрю-порадуюсь, потому что страсть как не люблю удар без сдачи оставлять.

– Я вас не бил, – напомнил я. – Это вы меня.

– Не ты, верно. Но из-за тебя.

– Зачем бить-то было? – осмелился я на вопрос.

– Ждать заставил. Нервничать. Искать. Ну, и для профилактики. Кстати, а кто был-то с тобой, что-то я не рассмотрел?

Я не ответил. Да, я человек слабый, по натуре и жизненному опыту типичный конформист, но чтобы сразу сдать Мари, с этим подожду.

Конечно, сдать придется. Несколько ударов по почкам – и выложу все, как миленький. Только выложить я смогу очень немногое. Что я знаю об этой растаманке с бусинами? Имя. Но в документы ее я не заглядывал, так что она может оказаться и не Мари вовсе, а какой-нибудь Люси, Лили или даже Жозефиной. Просто не нравится ей Жозефиной быть, вот она и стала Мари. Мне неизвестны ни ее фамилия, ни национальность, хотя она вроде как француженка. Но точно не азорианка, в этом уверен. Я не знаю место ее жительства на материке, не знаю, где она остановилась здесь, на Фаяле. Я ничего не знаю! Так что предатель и сексот я аховый. А еще я надеюсь, что к тому времени, как я захлебнусь сначала кровью, а потом словами, говоря правду, только правду и ничего, кроме правды, Мари уже не будет на стуле через дорогу. Очень надеюсь.

– Не желаешь, значит, откровенничать, – прищурился дознаватель. – Похвально. Это по-мужски. Но глупо! Все равно скажешь, так чего тянуть, страдать?

Я молчал. Вот такой я герой. Аплодисменты, пожалуйста! Приз в студию!

– Не убедил? – бычара улыбнулся. – Ну, так оно даже и лучше. Безболезненная кончина такого идиота, как ты, меня не очень устраивает. Потому что, парень, не по нутру ты мне. Я человек серьезный, ответственный, и на этом основании требую того же от окружающих. А ты? Такое простое задание было – умудриться надо запороть. Приехать, встретиться, передать – и все. А ты? – повторил бычара, повышая голос. Видимо, была у него такая манера – срываться на крещендо, чтобы через мгновение вернуться к угрожающему пиано. – Наворотил дел. И потому, дружище, не взыщи. И больше, чем предлагал: быстро или медленно, но с одинаковым исходом – предложить мне тебе нечего. И знаешь, почему? Потому что у тебя какой-никакой выбор есть, а у меня – нет.

Бычара перевел взгляд на блондинистого бугая, двинул бровью, и тот ухватился за кресло, повернутое ко мне спинкой. Еще один начальственный взгляд – и чернявый кинулся на помощь напарнику, пистолет при этом он сунул за пояс брюк.

Взявшись за подлокотники, бугаи приподняли кресло и развернули так, чтобы я мог видеть его содержимое.

Старик мог быть жив, но он был мертв.

Обошлось без истязаний – ни клейкой ленты через рот, ни синяков, ни кровоподтеков, ни следов вкрученных в руки окурков. Ничего этого не было. Одежда в порядке. На лице даже какое-то умиротворение. Глаза смотрят перед собой, не прикрытые веками.

– Возраст, – пояснил бычара. – И удивляться нечему. Он за свою жизнь столько кровушки людской попил, столько людей в гроб уложил, что не сосчитать, вот и надорвался. Законники баяли, что у него нервы из стали, сердце из железа, а оказалось – просто старый пердун. Увидел нас, охнул и окочурился. – Дознователь вздохнул: – Всю жизнь на бегу, в бегах, и тут поторопился. Понятно, не ожидал, что мы вдруг как черти из коробчонки. Только у нас другого пути не было. Светиться мы не хотели, а у черного хода видеокамеры нет, и замки там на двери – пшик, а не замки. Так что пришли незваными, явились внезапными, но так пугаться, чтобы дуба дать, это чересчур.

Слова бычары большей частью были жалостливыми, а глаза – ледяными, и в том, как он смотрел на покойника, не было и отблеска чего-то человеческого.