Пока Руслан набирался сил, грузовики и сопровождающий их танковый отряд уже прибыли на границу блокадного города. Здесь ящики с провизией и мешки бросились разгружать члены отряда добровольцев: женщины и старики с трудом перетаскивали тяжелую поклажу на телеги, в упряжь которых впряглись несколько человек вместо лошадей, чтобы протащить драгоценный груз по городу до пунктов выдачи продуктовых пайков. Круглолицый, с узкими щелочками глаз, крепыш, дежурный постовой офицер, вдруг схватил лейтенанта за руку и крепко сжал:
– Алексей, ты? Рад видеть, танкист!
Соколов всмотрелся в глубоких сумерках в знакомое лицо и тоже с радостью откликнулся:
– Боря! Ты здесь, вот это повезло! Как я рад встрече!
С капитаном Момашулой, командиром стрелкового батальона, ему довелось вместе участвовать в прорыве блокадного кольца. Два командира, батальона пехоты и танковой роты, сразу сошлись своими спокойными уравновешенными характерами, интересом к искусству войны. Короткая встреча оставила у обоих теплое воспоминание. Поэтому так рад был Алексей увидеть Бориса живым и здоровым на охране подступов к освобожденному городу.
Они крепко обнялись, и Борис увлек товарища в свою времянку, вырытую в земле и укрепленную накатом из бревен:
– Проходи, проходи! У меня тут чай крепкий, в дорогу раньше чем через полчаса не отправишься. Пока разгрузка, успеем с тобой посидеть немного. Ребятам твоим еще документы мой политрук отдаст, засекреченные документы. С грузовиками страшно вывозить.
Соколов не сильно сопротивлялся, хоть и было ему неловко, что тяжелые мешки таскают исхудавшие подростки, истощенные донельзя женщины. Но ведь и ему тоже надо немного восстановить силы перед дорогой обратно. Еще у Момашулы можно расспросить про нападения немецких мародеров без лишних вопросов с его стороны. Соколов даже ждать долго не стал, сразу перешел к важной теме:
– Первый рабочий поселок сейчас наша территория? Сколько дней назад его отбили?
Борис прищурил и без того узкие глаза, во взгляде промелькнуло любопытство. Он, кажется, без лишних вопросов понял, почему речь зашла об этом населенном пункте.
– Уже пятый день, как через него наши войска прошли, от фашистов освободили. Мы с моей ротой его освобождали. Немцев там и не было, с уверенностью говорю, потому что мы там три дня на постое были перед тем, как на границу города перешли службу нести. Поселок крошечный, у меня рядовые в каждой избе ночевали по пять-десять человек, все там как на ладони было.
Он помолчал немного и продолжил:
– Ребята мои мельком кого-то видели по ночам, да и я сам лично сталкивался несколько раз. Но шум не успел поднять, оборванцы какие-то шастали вокруг поселка. Кто такие – непонятно. Но это не дети, взрослые. Русские или немцы – не знаю, перехватить их не успели.
– В лес ушли? – предположил Алексей.
В ответ капитан покачал головой:
– Нет, лес мы сразу прочесали, как постовой их в первый раз заметил. К нам партизаны местные перешли добровольцами, поэтому они в том лесу все тропы и укрытия знают. Никого не было, даже следов не нашли. Ни костровищ, ни полянок вытоптанных или лапника для ночевки. Будто в воздухе растаяли на окраине поселка. Вы тоже с ними столкнулись?
Соколов подробно пересказал, как на отряд с танками напали оборванные немцы и увели грузовик с лекарством и немощным капитаном за рулем. От каждого слова в нем росла уверенность, что он должен попытаться разыскать, где прячутся грабители, может быть, спасти груз и Прохорчука. Момашула опять вторил его мыслям:
– История интересная, а вы сами на обратном пути не пожалейте часа времени, крюк в пару километров сделайте через поселок. Я вам и провожатого выпишу шустрого, он местный, второй день рвется своей семье пайку свою фронтовую увезти.
– А как потом ему назад вернуться?
– Этот вернется, будь уверен, – расхохотался Борис. – Сам увидишь. Только глаз да глаз за ним, ворует все, что плохо лежит. Правда, это с голодухи, не мог удержаться. Я с ним поговорил, сейчас вроде понял, перестал тащить у своих. Посиди-ка, сейчас приведу проводника.
С этими словами капитан исчез за брезентовым пологом, закрывающим вход в землянку. От удушливой теплоты, горячего чая глаза у молодого танкиста начали слипаться. Он и сам уже не помнил, когда ему удавалось высыпаться. Война приучила к короткому тревожному сну, когда мозг не мог отключиться, то и дело проверяя, все ли в порядке, не пора ли бить тревогу. Поток холодного воздуха хлынул снаружи, вырывая его из короткого сна, в котором он увидел Олю, свою невесту. Она только успела улыбнуться ему и прильнуть изящной головкой к груди, как в полумраке времянки зашелестел сухой голос Момашулы:
– Вот, принимай проводника, Владимиром зовут.
– Волощя, как шоварища Лешиша, – прошепелявил резкий голосок.