Чёрный снег: война и дети

– Да, писала сама себе всю войну! Разве можете вы это понять? Я печатала её письма, хотя знала из письма Муси Сергеевой о гибели Кати. Но не могла я, не должна была верить в смерть моей дочери – нашей Кати. Слишком много тогда наших гибло. Только не знала я вот, что стала она миномётчицей – видела её всю войну с санитарной сумкой. Поймите, я сдавала в набор написанное накануне, а когда получила газету, верила – Катенькины письма. Это был какой-то гипноз, чудо, помогавшее жить. Но знала я, что погибнет она для всех в конце войны, когда придёт наша Победа.

Она встала. Резко открыла дверцу полированного шкафа и оттуда, из его глубины, достала потрёпанную обувную коробку. Но я увидел не округлый торопливый Катин почерк, а угловатый, дрожащий, со множеством помарок и перечёркиваний. Я уже читал их, набранные светлым корпусом в подшивках «Фронтовой подруги».

«Шли вслед за полком в наступление. А вчера смотрели кино “Ленинград в борьбе”. Видели свои улицы, дома, фабрики и каждый из нас верил, что увидит своих родных. Многие наши девушки стали донорами, а значит, ленинградская кровь теперь у многих бойцов. 18 ноября 1942 года».

«Дорогая мамочка! Дорогие мои комсомолята! Мы прошли долгий путь. Солнце и дождь и тёмная ночь были нашими спутниками. Чем ближе к бою, тем тяжелее кажется санитарная сумка. Наше подразделение расположилось в лесу, но отдохнуть не пришлось. А утром работала на передовой, пока она не стала нашим тылом.

Мы стояли на берегу реки, а на другом – немцы. Они схватили наших разведчиков. Мама, какие это были ребята! Совсем молодые, как я, а их казнили. Как их казнили! Пусть знает вся фабрика, пусть все помнят, мамочка! Если бы вы слышали, как кричал Володька Аксанов, как он кричал! Мы… Но мы ничего не могли сделать… Только ночью удалось забрать их обгоревшие тела. Передай всем, мама, мы мстим».

– Но как вы могли узнать о гибели Володи Аксакова?

– Я же говорила вам, что получала письма с фронта почти от всех наших фабричных ополченцев. Подружки мои завидовали, говорили – счастливая, письма от дочери до конца войны получаешь. А мне-то хоть бы одно письмо за те годы! Наши уже под Берлином стояли, а мне с дочерью прощаться пора пришла…

«Дорогая мамочка! Мы уже в Германии. Теперь их разобьём – до Победы буквально несколько километров, но только сейчас, когда война кончается, особенно хочется остаться среди живых. Нет, я не боюсь погибнуть, но ещё больнее, чем впервые, видеть убитых солдат, сознавать, что идут на Родину похоронки, а может быть, некоторые из них дойдут уже после Победы. Так хочется, безумно хочется обнять тебя, родная, вернуться на нашу фабрику…»

– Это было её последнее письмо в газете.

– Нет, – вдруг неожиданно для самого себя ответил я. – Нет, не последнее.

До сих пор я слышу голос Катеньки: «Как дороги наши люди…» и сейчас вижу, как «вдали лес горит». Не знаю почему, но я не сказал ей, правдивому редактору военных лет, что вместе с последним письмом её дочери «Фронтовая подруга» дала мне листок с торопливым деловым почерком и ставшим традиционным в войну текстом: «…Память о Вашей дочери никогда не исчезнет в наших сердцах».

А девятого мая в этой же комнате я читал вместе с ней в свежем, ещё пахнувшем типографской краской, номере фабричной газеты «Письма нашей Кати» — все до единого.

…И вечная весна Ленинградский этюд