Черный спутник (СИ)

  В прихожую вдвинулся носатый Кристоф и молча таращился, Аделаиса Мегид спросила его:

  - Комната для господ готова? - и Кристоф истово кивнул.

  - Мы не обременим вас, - напомнил о себе Мора, - как только лошади отдохнут, мы продолжим свой путь - до ближайшей гостиницы.

  - Господь с вами! - воскликнула румяная Аделаиса, не сводя глаз с Рене, - Оставайтесь столько, сколько вам потребуется! Здесь смертельная скука, на этом острове Авалонис, даже в карты не с кем сыграть.

  Аделаиса сжала руки в замок просящим и очень детским движением, и Мора увидел в ней того недавнего мальчишку, и подумал, что Аделаиса совсем еще юная барышня.

  - Мы с отцом невезучие игроки, - признался Мора, - Но для нас обоих будет честью сыграть с вами, фройляйн Мегид.

  - Только разве что к вечеру, когда вы наберетесь сил, - разрешила Аделаиса, переводя взгляд на Рене, весь вид которого говорил о крайней степени усталости, - Кристоф проводит вас в вашу комнату, вы сможете отдохнуть с дороги. Простите, что не приглашаю вас к столу - в столовой светильник свалился с потолка прямо посреди комнаты, и мы завтракаем каждый у себя. Кристоф подаст завтрак в ваши покои.

  - Мы безгранично благодарны вам за гостеприимство, - поклонился Мора.

  - Я должна все-таки разобрать свою почту, извините меня, - Аделаиса сделала неловкий, совсем школьный книксен и розовым вихрем вознеслась наверх. Безмолвный Кристоф выступил из угла и приготовился провожать гостей в их апартаменты.

  Апартаменты соответствовали более чем полностью стилю дома Мегид - гобелены с охотниками, высокое зеркало, китайские шпалеры и две кровати под балдахинами - по разным углам. Рене обрадовался кроватям, как родным:

  - Наконец-то мы с тобою прекратим жить во грехе, - Мора тут же разозлился, он не одобрял подобных шуточек, а Рене как ни в чем ни бывало сунул нос за шпалеры, - Как я и думал, горшок и таз. Как мне надоели за мою долгую жизнь эти тазы - и в зимних дворцах тазы, независимо от пола монарха, и в летних - тоже тазы, и в путевых дворцах - те же самые тазы, и то надо выпрашивать...

  - А в ссылке что у вас было - корыто? - уточнил Мора.

  - Лохань и растопленный снег, - Рене звездой упал на одну из кроватей, - Набираешь снег в лохань и ждешь - сначала, когда растает, потом - когда нагреется. Главное, кошачьего дерьма со снегом не зачерпнуть.

  На пороге возник счастливый Левка с чемоданами:

  - Что, Папи, опять сил у вас нет?

  - Прекращайте звать меня так, - Рене приподнялся на локте, - как будто я римский понтифик.

  - Левка, тебя-то хоть покормили? - спросил Мора.

  - Носатый гуся жарит, - Левка бросил чемоданы и устремился к двери, - Пойду караулить. Мне псоглавец уже и койку мою показал - сейчас поедим и баиньки.

  - Псоглавец? - переспросил Мора.

  - А то. Он со своей Флоркой - как брат с сестрой, вы что, не видите? И уши... - Левка собрался было продолжить про уши, но в дверях столкнулся с Кристофом, смутился и молча вышел. Кристоф внес в комнату поднос с тарелками, накрытыми серебряными куполами, молча поклонился и тоже вышел. Мора специально смотрел - под париком у него и не видно было ушей.

  - Ты что, веришь в кинокефалов? - Рене поймал его взгляд и рассмеялся, - Все знают, что их выдумал Геродот.

  - Как прозектору, слуга сей должен быть вам интересен, - съехидничал Мора. Рене поднялся с кровати, снял в тарелки серебряный купол:

  - Вот что мне сейчас интересно. И сон. И таз с водой, пусть даже со снегом. А кинокефалов, друг мой Мора, не бывает.

  Кинокефал, которых не бывает, внес в комнату две объемистые лохани с водой, кувшин он за ручку держал в зубах, как собака поноску.

  - Спасибо, любезный, - Мора отыскал в кармане монетку и вложил в кинокефальскую лапу, - еще что-нибудь будет? Мы хотим улечься спать.

  Кристоф помотал головой и вышел. Мора захлопнул дверь, проверил, крепки ли задвижки, и для верности дверь толкнул - держалась. Мора подошел к зеркалу и двумя пальцами, осторожно, но с усилием, отклеил от своего лица изящный гуттаперчевый нос. Под носом обнаружился еще один - короткий, с хищными, словно ножницами обрезанными, ноздрями. Лицо Моры не утратило с этой переменой своей резковатой красоты, но значительно потеряло в благородстве - что-то в нем появилось от цыган или от клошаров.

  - Нужно мыться, пока вода не остыла, - напомнил Мора.

  - Я уступаю тебе право первородства в этом деле, - лениво проговорил Рене и пальцами взял с тарелки несколько палочек моркови.

  Мора расплел косу, стащил с себя сапоги, сбросил на кресло черно-серебряный жюстикор и, напевая, удалился за шпалеры. Из-за шпалер раздались плеск и нестройное, бодрое пение.

  - Только умоляю, оставь мне воды, - Рене отпил из бокала, встал из-за стола и принялся рыться в саквояже. Извлек плоскую бутылку с белым маслом, корпию, сел перед зеркалом и начал неспешно стирать с лица грим:

  - Это не лицо, это брюхо жабы, - посетовал он. Кожа у Рене и в самом деле была, как у старого актера - совершенно вымороченная от многолетней краски, - А ты, друг мой Мора, опять смываешь грим водой?

  - А что я теряю? - раздалось из-за шпалер.