- И то верно, - Рене смыл с лица краску и с жалостью смотрел на свое отражение в зеркале. К утру проступила на его щеках седая щетина, и стало видно, что Рене уже очень много лет - не меньше шестидесяти. Черные его волосы с красивыми, словно художником нарисованными, белыми прядями, и бархатные оленьи глаза - говорили о том, что некогда кавалер этот был необычайно хорош собою, а морщины, и запавшие щеки, и опущенные углы тонких, презрительных губ - говорили о том, что было это очень и очень давно.
Мора вышел из-за шпалер - с полотенцем на голове - и встал за спиной у Рене. В зеркале отразилось его умытое лицо - щеки и лоб украшали черные пороховые татуировки, сделанные на русской каторге. Черные буквы "в", "о" и "р".
- Мы с тобою - два красавца, - с горькой иронией проговорил Рене, - ты прав, вода тебе уже не повредит.
Если бы кавалеры не были так увлечены созерцанием скорбной зеркальной глади, то могли бы увидеть, как лицо одного из охотников на тканом гобелене дернулось, как в судороге, бежевый глаз охотника на мгновение почернел, а потом - сменился совсем другим, серым, живым и блестящим глазом.
После ужина Рене надел маску для сна - дневной свет мешал ему, эдакой цаце - и тут же уснул. Мора сидел на своей кровати, смотрел на спящего Рене, и сердце его сжималось, словно Рене и в самом деле приходился Море папашей. Рене не был Мориным папашей. Между этими господами не существовало ни малейшей родственной связи. Мора был цыган, Рене - потомок благородных крестоносцев, или меченосцев, или чего-то в таком же роде. По роду своей деятельности Мора был преступник, и само его имя - "Мора", не являлось, по сути, человеческим именем, это было наименование всех мужчин его цыганского народа. Мошенник, брачный аферист и карточный шулер, в одном из московских притонов Мора выиграл однажды в карты диковинный перстень с розовым, чуть мутным камнем, менявшим свой цвет при перемене освещения. Атаманша Матрена, тогдашняя Морина хозяйка, рассказала своему подопечному, что в перстне том - яд, и поведала легенду об авторе этого яда, прекрасном кавалере-алхимике, десять лет назад казненном в Петербурге на плахе. Тогда Мора испугался перстня и отдал его Матрене - пусть носит, раз уж знает, как с ним обращаться. Но история кавалера-алхимика - Матрена называла его господин Тофана - запала Море в душу. Мора знал уже про цесарского короля-алхимика Рудольфа, и наличие на родной земле кого-то подобного, придворного, днем блистающего на паркетах, а по ночам составляющего яды, отчего-то согревало Морино сердце. Мечтатель был Мора, особенно в молодости.
И вышло так, что преступный цыган, уже изрядно побитый жизнью и растерявший по пути - ноздри, иллюзии и большую часть здоровья - все же познакомился со своим господином Тофана. Как выяснилось, никто господина сего не казнил, сидел он в ссылке и считал за окном березы. Мору и Левку нанял другой высокородный болван - дабы помочь бывшему товарищу бежать из постылого заточения. Мора, авантюрист и наивный дурак, с восторгом согласился - что может быть приятнее знакомства с давним кумиром. Ну, и деньги немалые были ему обещаны, само собой.
Мора вспомнил их первую встречу - берег безымянной речушки, палатка из лапника, лес, исход лета - листья начали жухнуть от нестерпимой жары. Поодаль паслись кони, тлел вечерний костерок, комары с хозяйским видом приземлялись на все открытые части тела. Мора шурудил в костре ивовым прутом - вроде бы рыба пеклась в золе, сейчас он уже толком и не помнил - и переживал, что Левки так долго нет. Левка ушел на дело двое суток назад и давно уже должен был вернуться - с добычей или ни с чем. Если бы Левка не вернулся к ночи - Мора пошел бы в город, выручать его. И совсем чуть-чуть Мора переживал - что он скажет господину Тофана, с которым отныне связала его чертовка-судьба?
Лев вышел к костру, отмахиваясь от комаров внушительной лохматой веткой. На нем был монашеский подрясник - заранее продуманная маскировка.
- Ты один? - разочарованно спросил Мора.
- Как же... явится сейчас твое нещечко, отстал маленько, - Левка снял с плеча мешок, - вот, поесть прихватили - а то я тебя знаю.
Из-за деревьев появился еще один монах, и весьма необычный - подрясник сидел на нем, как платье на даме - из-за туго перепоясанной талии. Борьба с буреломом и еловыми лапами явно давалась ему с трудом.
- Отчего так долго? - поинтересовался Мора.
- Спроси у его сиятельства, - проворчал Левка с каким-то удовольствием в голосе, - Кое-кому загорелось увидеть собственные похороны. Уперся, как ишак, и ни в какую - не пойду, пока не увижу эти гребаные похороны.
- А ты бы, Левка, отказался посмотреть, как тебя хоронят? - ехидно спросил Мора, поглядывая на будущего своего подопечного. Казалось бы, все было на месте - подрясник, седая борода, длинные, с проседью, волосы, - но бог ты мой, разве это был монах? Любой человек, даже самый несведущий, сказал бы, что таких монахов не бывает. Мора обратился к нему, и поймал себя на том, что волнуется - как будто это первая в его жизни такая высокородная кукла: