Чёрный Стрелок

Это было явным передёргиванием, поскольку часть прибылей Металлического, попадавшая в руки Ефима Аслановича, была раз в десять больше доли генерального директора.

— Я вам вот что скажу, господа хорошие, — начал Юматов. — Вы телевизор смотрите? Знаете, наверно, как народ в России живёт? Про долги по зарплате, наверное, слыхали, про шахтёров голодающих? Слыхали? А у вас какой-нибудь токарь третьего разряда три сотни баксов на карман имеет. И не раз в год, а регулярно каждый месяц. А почему? А потому что мы с вами — по-честному! Потому что одни работают, другие покупателя ищут, а третьи этому покупателю продукцию доставляют. А продукция у нас, сами знаете, не масло вологодское. И доверить её не каждому можно, а можно только вашим, курганским. Почему? Я отвечу! Потому что чужой может её и на сторону толкнуть. Конкуренту скинуть, бабки в карман — и на Багамы. Или, если конфликт какой, мордой в землю ляжет — пусть забирают. Чужое не жалко! А курганский так не сделает. Потому что не чужое, а своё, кровное. С этих денег его родичи кормятся. Курганский сам гада в землю рожей ткнёт и башку ему разнесёт, потому что круче курганского ни в Никитске, ни в Каштарске, ни в Краснянске — нигде нету! Правильно я говорю?

Зал одобрительно заворчал.

— Вот! — удовлетворённо сказал Юматов. — За ваши деньги потом и кровью плачено. Только за своих и кровь пролить можно. Это правильно. А можно неправильно и без толку. Например, как у вас вчера в «Стакане» мужики резались! Без ума, по пьянке, а тоже труп. И трое в больнице.

— А трое — у меня! — зычным голосом вставил начальник милиции.

— Короче так, братва, — вмешался Застенов. — Семьям погибших Хлебалов лично жертвует по пять кусков. Это сверху, к положенной компенсации. Но у него есть просьба: выделить двадцать парней, здоровых, отслуживших — для активной работы. Условия обычные: во время обучения — двести, после — штука. Плюс премиальные. В общем, домой вернутся богатыми людьми.

— Если вернутся! — из середины зала поднялся высокий мужчина лет под сорок с перебитым носом. Кожаная куртка болталась на его плечах, как на вешалке, но сами плечи были внушительной ширины.

Мужчина вышел в проход и остановился, скрестив руки на груди.

— Клим! — рявкнул Чижик. — Опять ты поперёк! Кончай киздеть не по делу!

— Ты базар-то фильтруй, начальник! — сурово произнёс широкоплечий. — Не с мандавошкой разговариваешь! А говорю я по теме. И братва меня поддерживает, так?

Зал загудел одобрительно.

Алексею этот Клим сразу понравился. Куда больше, чем горластый красномордый Чижик. Шелехов охотно поменял бы их местами, но понимал: он ещё слишком зелен, чтобы самостоятельно назначать руководство. И сейчас, и через полгода. Если Хлебалов решил, что Чижик подходит, значит так оно и есть. Николай Григорьевич — человек опытный.

— Да я сейчас на улицу выйду и только кликну: не двадцать — сотня сбежится! — закричал Чижик.

— Сергей Иванович, — произнёс в микрофон Юматов. — Ты неправ. Нам не нужны те, кто сбежится, нам нужны те, кого нам рекомендует круг. И ты, Клим, тоже неправ. Времена нынче сложные и страшные. Убивают не только бойцов. Убивают и тех, кто выше. Могут убить и меня, и его, — он кивнул на Застенова. — Как сегодня убили Колю Яблоко, беспомощного инвалида, вашего земляка. Убийцу мы, конечно, найдём, я обещаю, но Коля-то мёртв! Каждого могут убить. Вспомните Игоря Алексеевича Шелехова. Мы до сих пор не знаем, был ли это несчастный случай или преднамеренное убийство.

— Ага! — крикнул кто-то из зала. — Говорят, вы с Хлебаловым его и мочканули?

Юматов засмеялся.

— Говорить можно всякое, — сказал он. — Но вот здесь стоит его сын, Алексей Шелехов, живой и здоровый. Неужели он был бы здесь, если бы я убил его отца? В общем так: в понедельник из Никитска придёт автобус и заберёт двадцать человек, которых вы отберёте. Это раз. И два: с завтрашнего дня завод должен начать работать, как положено. И никаких беспорядков. Пошумели — и хорош…

Алексей толкнул локтем Мишу.

— Это надолго? — спросил он.

— А кто их знает? — неопределённо ответил телохранитель Стены. — Заскучал? Пошли в буфет, пивка попьём.

В буфете было пустынно, неряшливо и сумрачно. Толстая женщина за стойкой, пьяный, уткнувшийся ряшкой в стол, рыжая кошка на подоконнике. Алексей погладил истёртую, со следами порезов клеёнку, заменявшую скатерть. Да, это не Англия.

Буфетчица скользнула по ним рассеянным взглядом… и встрепенулась.

— Мишенька!

— Здорово, Гланя. Принеси нам пивка и покушать чего-нибудь, ладно?

— Сейчас-сейчас, Мишенька! Генка! — крикнула она в пространство.

Появился Генка. Мужик лет сорока с опухшей рожей, рыжеватый, лысоватый, брюхастый, напоминающий орангутана из Гамбургского зоопарка.

— Чего? А, Мишка! Как живёшь-можешь?

— Прибери тут, — строго сказал Миша, кивнув на спящего.

Орангутан-Генка без видимых усилий подхватил пьяного под мышки, поднял и поволок к задней двери. Пьяный безжизненной куклой волочился по полу.

Буфетчица поставила на стол блюдо с горой бутербродов, деревянный бочонок с пивом.

— Я туда чешского налила, — сообщила она. — Правильно, Мишенька?