Черный торт

– Значит, традиция… Угу, приверженцы традиций иногда утверждают, что только определенные люди должны изучать определенные предметы, или заниматься определенными видами спорта, или играть в оркестре и тому подобное, но традиция относится к тому, что люди делают или не делают, а не к тому, на что они способны. И она не имеет отношения к тому, что они будут делать в будущем.

В спортивном зале была установлена доска. Байрон подошел к ней, взял мел и начал писать.

– Я рад, что директор пригласил меня сюда для беседы с вами в качестве, так сказать, образца для подражания. Но позвольте, я повторю еще раз: если в какой-то области вы не встретили никого похожего на вас, все равно надо дерзать. – Он повернулся к ученикам. – Неужели человека на пути к цели должно остановить то, что люди думают о нем и каких действий ждут от него? – Он улыбнулся, вспомнив о словах матери, сказанных ему, когда он еще учился в школе. – Знаете, я не склонен предаваться безграничному оптимизму, говоря, что не существует реальных препятствий вроде финансовых трудностей и стереотипных представлений. Над этими проблемами работают те, кто старше вас на поколение. Но сделайте себе одолжение – заранее подумайте об этом, ладно?

Байрон шагнул в сторону, чтобы привлечь внимание к тому, что написано на доске: «ОСЕДЛАЙ ВОЛНУ».

– Вот что я хочу сказать вам, ребята, – в жизни надо поймать волну и оседлать ее. Но что, если на вашем пути не встречаются хорошие волны? Надо искать. Не переставайте искать, ладно? И один из способов продолжать поиск – это учеба. Не надо недооценивать стараний, приложенных вами в школе. Потому что невозможно выиграть… – сказал Байрон, прикрывая уши ладонями.

– Не играя, – откликнулась аудитория.

По окончании разговора с вопросами и ответами некоторые подростки подошли к нему, спрашивая о научных программах, интернатуре и прочем. Он заметил, что кто-то просто хотел получше рассмотреть его борд. Это нормально, подумал Байрон, делая селфи вместе со школьниками. Но он понимал, что одних советов этим ребятам недостаточно. Вот почему он намеревался в будущем учредить свою стипендию.

– …Значит, хороший был у тебя день, сынок? – спрашивала мать, пока перед его внутренним взором мелькали кадры этого дня.

– Угу, мама, как обычно. Как твоя нога?

– Лучше, Байрон. С каждым днем лучше.

После несчастного случая на побережье она все еще ходила с тростью. Уж мама-то должна была видеть, что та волна ей не по зубам! Рассуждения о том, что надо четко представлять, кто ты есть и где находишься в каждый момент времени, не уберегли ее от безрассудного поступка, и она едва не сломала себе шею. Если только, как предположил Кабель, мама не знала в точности, что делает.

Больше, чем кто-либо другой, больше даже, чем отец, мать внушала Байрону, как важно иметь стратегическое мышление и просчитывать каждый шаг. Он привык думать, что похож в этом на мать, но в последнее время она проявляла черты безрассудства, ускользающие от его логики. Поэтому Байрон начал нервничать.

Совсем как Бенни.

Меня зовут Бенни

За год до смерти матери Бенедетта Беннет стояла за кафедрой зала собраний в Среднем Манхэттене и говорила:

– Добрый день, меня зовут Бенни.

Едва произнеся эти слова, она поняла, что совершила огромную ошибку. Бенни тряслась всем телом, а в микрофоне раздавался издевательский свист. Пауза затянулась. Затылок у Бенни вспотел, кожа под поясом брюк зудела. Она вновь подняла глаза на слушателей, съежившись под их прямыми взглядами.

Тридцать пар глаз. В эти секунды теплой братской любви собравшиеся не понимали, что с ней творится. Эти взгляды заставили ее в конце концов броситься прочь со сцены и поспешить по проходу к двери. Эти люди не подозревали, в каком состоянии она находится. Они не могли знать, что за полчаса до этого она, охваченная отчаянием, едва не рухнула на обледеневший тротуар у дерева, облюбованного собаками.

Так вот, незадолго до того Бенни вышла из автобуса, на котором ехала с работы, и, поскользнувшись, чуть было не грянулась оземь. В этот момент с ней поравнялся незнакомый мужчина, и они случайно встретились взглядами. Он повернул к какому-то зданию и стал подниматься по ступенькам ко входу. На лице этого сорокалетнего господина со стрижкой кинозвезды и кашемировым шарфом на шее как будто отражались душевные муки самой Бенни, но она прочла на этом лице и некую надежду на избавление. Мужчина открыл громадную дверь и, помедлив, оглянулся на Бенни. Дверь была оттенка лесной зелени – любимого цвета Бенни. И она направилась следом за незнакомцем.