Черный треугольник

Вскоре выяснилось, что Иона Агафонов сидит в следственной тюрьме ОГПУ. Он уже успел пройти через особое совещание. Крови на его руках не было, поэтому его дело рассмотрели в ускоренном порядке, навесили три года, и теперь он ждет отправки в места лишения свободы.

Раскатов подписал нам все необходимые бумаги. И уже вечером Агафонова под конвоем доставили к нам в кабинет.

К моему удивлению, молодой старовер совершенно не выглядел подавленным, а, наоборот, дышал энтузиазмом и оптимизмом. Похоже, из своего тесного старообрядческого мирка он рад был вырваться даже через тюрьму. «А я, братцы, Сибири не боюся. Сибирь же тоже русская земля». Его ждала яркая жизнь, полная приключений, пускай и на принудительном труде на благо страны. Все лучше, чем в скитах и на заимках, да под черными образами.

Я отдыхал в сторонке, с интересом глядя, как Рощин ведет допрос. Он дотошно выуживал малейшие сведения о «бесовской книге», о том, откуда она взялась и что в ней было. Но помогало это мало. Да, Иона пару раз пролистнул ее. По-русски там ничего написано не было. Зато в достатке имелись какие-то значки и рисунки, которые ни о чем ему не говорили. Да и утратил он интерес к этому предмету после того, как отец капитально выпорол его, чтобы не лазил куда не просят без спроса и всякую богомерзкую грязь не разглядывал. На вопрос сына, почему бы просто не сжечь «сатанинскую книгу», старший Агафонов лишь махнул рукой и сказал, что тогда только хуже будет, потому что огнем зло наружу выпустишь. В общем, сказочки старообрядческие. Притом сказочки страшные, которые к человеческим жертвам привели. Но всего лишь сказочки.

– Попытайся вспомнить, что было в книге, – потребовал Поп настойчиво. – И нарисовать.

– Да вы что, издеваетесь, граждане начальники? – вспылил Иона. – У меня голова и так дырявая! Что надо, и того не помню.

– Эх, не веришь ты в себя, – как-то многообещающе улыбнулся Поп.

Иона, почуяв неладное, заерзал на стуле:

– Верю, не верю, а шесток свой знаю. Если не помню, так и говорю, что не помню.

– Человек помнит все.

– Ага, как же. – Иона нервно хохотнул.

– Сомневаешься?! – угрожающе пророкотал Рощин. – Сидеть! Не двигаться! Смотреть!

Он снял со своей шеи цепочку с плоским круглым серебряным кулоном, в центре которого зеленел камень, может, даже чистый изумруд. И стал раскачивать его на цепочке, как маятник. При этом ведя отсчет:

– Раз, два, три…

Я не мог оторвать от маятника взгляд. Ощутил, что впадаю в оцепенение, встряхнул головой и прогнал наваждение.

А Иона на счете десять впал в транс, который ученые называют гипнотическим.

Потом Поп потребовал нарисовать страницы книги. И, к моему изумлению, Иона, послушно взяв мягкий карандаш, начал аккуратно выводить какие-то знаки… Нет, быть не может, чтобы он это вспомнил!

Каракули были забористые, но через них просматривались рисунки. Потом Иона отложил карандаш и замер, дисциплинированно положив руки на колени и смотря перед собой.

– На счет один открываешь глаза! – велел Поп и принялся отсчитывать: – Десять, девять…

На цифре «один» Иона открыл глаза и ошарашенно заозирался.

Рощин кивнул на листки и спросил:

– Это рисунки из «бесовской книги»?

– Да вроде похоже, – неуверенно протянул Иона. – А кто их рисовал?

– Ты. Только что. Во сне.

Иона истово закрестился тремя перстами и забормотал молитву. На Попа он косился, как на выскочившего из-за печки домового.

Потом старовера увели. И в кабинете повисло молчание. Поп удовлетворенно барабанил пальцами по столу, думая о чем-то своем.

– Эка вы. Прям волшебник, – прервал я молчание с уважением и некой опаской.

– Гипноз, – снисходительно пояснил Поп.

– Это я в курсе. Опыты Мессмера. Животный магнетизм.

– Отрадно наблюдать в вашем лице истинного эрудита, Александр Сергеевич, – улыбнулся Рощин.

– Эрудит ерундит, – задумчиво протянул я.

Честно говоря, я был прилично ошарашен и как-то даже пришиблен действом, которое только что наблюдал. Я достаточно много читал о гипнозе и даже интересовался этой темой. Но одно дело – узнавать о чем-то из книжек, и совсем другое – видеть наяву. В этом самом магнетизме было что-то холодное и ужасное. Какая-то противоестественная власть одного человека над сознанием другого, лишавшегося собственной воли, самоконтроля, превращавшегося в пластилин, из которого можно лепить что угодно. Но если отринуть эмоции, то в этом деле открывались интересные перспективы, которые мой пытливый ум тут же попробовал прояснить.

– Лев Иванович! Тут же такой простор для оперативной работы. Берешь классового врага. Болтаешь перед ним какой-нибудь серебряной ложкой, зайчики пускаешь. А он раз – и в трансе. А ты его спрашиваешь – когда и с кем злоумышлял против советской власти? А он нам весь расклад, да еще и подпись ставит. И потом ничего не помнит. Эдак наш аппарат в три раза сократить можно.

– Заманчиво, – засмеялся Поп. – Жалко, что не получится. Для подобной методики имеются очень серьезные ограничения.

– Недорабатывает ваша особо секретная контора, – съязвил я, ощущая некоторое разочарование. Революции в чекистском деле не случилось.