Черный треугольник

– Славов, ознакомившись с рисунками, пришел к такому же выводу, что и я.

– Интересно услышать, хоть и с запозданием.

– Это «Темный Атлас».

– «Атлас»?

– Там зашифрованные указания мест силы. И главное, место последнего узла черного аркана – последней точки цикла. Оно особенно важно.

– А без «Атласа» им никак?

– Ритуал будет проведен в свое время в любом случае, – объявил Поп. – В любом хоть как-то подходящем месте. Но по-настоящему серьезные последствия, как они полагают, могут быть, если жертва принесена в начертанном месте.

– Ох, какие же вы все сложные, – вздохнул я.

– Мир сам по себе сложен, – философски проговорил Поп. – И мы в мыслях своих только пытаемся приблизиться к нему.

Я только махнул рукой, не ввязываясь в спор. И без этого все чувства враскоряку. Не будем усугублять, будем работать.

– То есть «Атлас» – отличная приманка?

– Именно так, – кивнул Поп. – И за «Атлас» «индейцы» готовы всю область спалить.

– Трудность в том, что у нас его нет.

– А наш козырь в том, что они об этом не знают, – улыбнулся Поп.

– Интересно. – Я почесал подбородок, ощущая, как те самые идеи, которые летают в воздухе, кружатся теперь вокруг меня, и я вполне могу их ухватить. Ну и начал ухватывать. – Ловушка?

– Она самая.

А потом пошли детали. И сложилась комбинация. Это такая сложная фигура, сторонами которой были я… и Варя. Как же мне не хотелось втягивать ее в это, но иначе никак не получалось. Не может быть фигуры без одной линии, это будет просто набор линий.

Раскатов, до которого мы все же дошли в эту ночь, выслушал нас мрачно. Обозвал изуверами и авантюристами… И дал согласие на операцию…

Глава 34

Стучали в мою дверь интеллигентно. Не так, как обычно барабанят мои коллеги – мол, чего заспался, на битву с классовым врагом пора! Нет, тут видно, что посетитель – человек образованный, тактичный и обходительный.

– Иду! – прокричал я.

Распахнул дверь. И увидел хирурга. Вырядился этот франт сегодня совершенно необычно для себя – серые холщовые брюки, пиджак, картуз, прям пролетарий с окраины. В одной руке он держал зонтик от дождя, который капал не так чтобы густо, но давно и назойливо. В другой – картонную коробочку, такие обычно используют в кондитерских для пирожных.

– Разрешите вас побеспокоить? – спросил он своим гладким доброжелательным баритоном, убаюкивающим и уютным. – У меня конфиденциальный разговор.

– Для разговоров есть день, – заворчал я. – А сейчас ночь на носу.

– День, ночь, – улыбнулся, нисколько не обидевшись, Яцковский. – Главное ведь дело, не так ли? Наше общее государево дело.

Это его любимая старомодная причуда – наши пролетарские государственные дела называть государевыми.

– Ну, государево так государево. – Я с неохотой отступил, пропуская его в жилище. – Проходите!

М-да. Незваный гость хуже татарина. Или лучше? Смотря что за татарин.

– Продрог, – пожаловался хирург. – Уже три дня стоит необычно холодная и промозглая погода для конца июня.

– Ваша правда, – кивнул я и тут же спохватился. Нужно быть добрым хозяином. – Чайку горячего? Только что заварил.

– Был бы не против, – улыбнулся Яцковский. – И заметьте, я о таком ходе думал заранее. И даже прихватил для вас пирожные из последней в городе нэпманской кондитерской «Печенья братьев Сидоровых». Не пробовали?

– Дорогое удовольствие, – заметил я. – Зачем было так разоряться?

– Мне бесплатно. Докторов иногда радуют такими вот подарками. Не слишком большая плата за возвращенное здоровье. Только не говорите, что осуждаете меня.

– Вечная грань между мздоимством и благодарностью, – засмеялся я, распечатывая коробку.

Там были корзиночки с кремом, мои любимые, на которые давно облизывался. Знает ведь хирург, что я испытываю слабость к сладкому, а особенно к таким вот корзиночкам. Я чуть ли не облизнулся. Заметив мои чувства, Яцковский произнес вкрадчиво:

– От чистого сердца, Александр Сергеевич.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я.

Как раз в чайнике подошла заварка, и я принялся разливать ее по чашкам.

– Мне покрепче, – попросил гость.

– Не боитесь бессонницы? – неуклюже намекнул я на неуместность поздних визитов.

– От чая она не грозит. А я люблю все крепкое и надежное.

– Даже чай, – улыбнулся я, разливая темный напиток с ароматными добавками, на которые горазда Варя.

Так начались наши посиделки. Я отхлебнул горький чай – тоже люблю крепкий. Откусил кусок пирожного, потом засунул его сразу в рот, вызвав сочувствующий к человеческой слабости и вместе с тем все понимающий взгляд хирурга. Мол, знаем, знаем, голодное детство, критический недостаток сахара и витаминов.

Я как-то неуклюже повел рукой, задев металлическую сахарницу с кусковым сахаром, и она полетела на пол. Яцковский подался было вперед, чтобы мне помочь, но я жестом его остановил и присел на колено, собирая сахар, закатившийся под стол, ища сахарницу.

– Когда вижу пирожное, от вожделения становлюсь таким неуклюжим, – засмеялся я, возвращаясь за стол.

– Кстати, как пирожное?

– Чудесное. Кабы позволяли средства, покупал бы каждый день.