Чертополох и терн. Возрождение веры

Свое персональное переживание Страшного суда Синьорелли подчеркнул тем, что нарисовал на первом плане самого себя вместе со своим товарищем, живописцем Беато Анжелико. Одетые в черное, прославленные живописцы стоят на авансцене, сохраняя показательное хладнокровие, они рядом со зрителем, почти в партере, у самой, так сказать, рампы, тогда как основная сцена картины занята побоищем. Художник изобразил себя разглядывающим проделки чертей, и, надо сказать, черты лица живописца не изменились от потрясения. Как уверяет Вазари, помимо автопортрета Синьорелли поместил в сцену Апокалипсиса еще множество изображений своих друзей (следуя в этом завету Данте, свел счеты с живущими); бытует мнение, что во фресках из Орвьето нашла место и рефлексия на судьбу Флоренции. Так, намекают (нет документальных подтверждений), будто в Антихристе художник изобразил Савонаролу, искусителя Флоренции, разрушителя утопического правления Медичи и, как считали некоторые, лжепророка. Скажем, Марсилио Фичино писал о том, что в Савонароле флорентийцам явлен Антихрист. (Впрочем, писал это неоплатоник во время суда над доминиканцем. Пока Савонарола был в моде, Фичино его чтил.) Доминиканец действительно пророчил Лоренцо скорый конец света; вот и на фреске изображен Антихрист, нашептывающий нечто на ухо земному правителю. Представить флорентийскую утопию как рай земной (тот же Фичино, в традиции светского неоплатонизма тех лет, именовал правителя «Сын Солнца»), павший жертвой Антихриста, – замысел неглубокий, но в контексте времени естественный.

Написал ли Синьорелли в самом деле Савонаролу или нет, вопрос спорный: доминиканец обладал характерными чертами – орлиным носом, толстыми губами, огромными глазами с тяжелыми веками; нарисованный на фреске Антихрист такими чертами не обладает. Впрочем, неизвестно, как вообще трактовал Синьорелли портреты – всякий художник по-своему интерпретирует вопрос сходства; большинство персонажей современному зрителю неизвестны, а конкретность их сомнений не вызывает. Интересно в данном случае то, что художник наблюдает за мучениями знакомых с безразличием ученого. Возможно, долгое пребывание при дворе семейства воинственных кондотьеров Вителли (Синьорелли прожил в Читта ди Кастелло пять лет, с 1493 по 1498 г.) приучило художника принимать жестокость равнодушно. Сцену Страшного суда с фрески в Орвьето косвенным образом описал Эрнест Хемингуэй в романе «Острова в океане»: бармен Бобби уговаривает художника Томаса Хадсона написать Страшный суд «в натуральную величину» и комментирует замысел: «Из люка уже пышет удушливым жаром, а некоторые черти пообломали о священников свои вилы, и теперь им приходится тащить туда людей вручную. А в самом центре картины стоим мы с вами и спокойно смотрим на все, что творится кругом. Вы чего-то записываете в блокноте, а я то и дело прикладываюсь к бутылке, чтобы освежиться, и вам тоже даю. Порой какой-нибудь черт, весь взмокший от натуги, тащит чуть не прямо на нас жирного священника, а тот упирается, цепляясь пальцами за песок и истошным голосом призывая Иегову, и черт говорит нам: “Пардон, мистер Том. Пардон, мистер Бобби. Совсем запарился сегодня”. А на обратном пути, когда он бежит за следующим священником, утирая с морды пот и грязь, я ему предлагаю выпить, но он отвечает: “Нет, мистер Бобби, спасибо. На работе не употребляю”. Ох, и картина же получится, Том, если мы сумеем придать ей нужный размах и движение». Томас Хадсон, выслушав предложение бармена, отказался. И понятно почему. Хемингуэй, как и главный герой романа, не может принять позиции хладнокровного наблюдателя, Лука Синьорелли таковую позицию утверждает. На каком основании художник решил, что его самого Страшный суд не коснется, а знакомые как раз поплатятся, сказать затруднительно; мастер словно пишет парадный групповой портрет в духе Беноццо Гоццоли (впрочем, Синьорелли и работал бок о бок с Гоццоли в капелле Брецио).

Если Синьорелли можно упрекнуть в своего рода злорадстве, то пространство Сикстинской капеллы выстроено так, что зритель не разглядывает чужое горе, но сам участвует в действии. Отсутствие архангела Михаила на «Страшном суде» Микеланджело закономерно: никто, кроме Сына Человеческого, правом решения не обладает. Иисус являет собой реализованный проект человека и на этом основании может решать за человечество. И, сравнивая его фигуру с фигурой Адама, невозможно не подумать: возможность была дана каждому из нас, и, значит, мы сами отвечаем за свою судьбу.